– Я внимательно слушаю.
– Даниил Андреевич, Хазаровский не годится для власти.
Хочешь узнать истину, спроси у Анастасии Павловны.
– Он прекрасный финансист, не спорю, – продолжил Герман. – Так сделайте его министром финансов, но император из него никакой. Он психологически непригоден. Над ним обязательно должен кто-то быть.
– Это причина для убийства?
Герман молчит.
– Герман Маркович, завтра на моем перстне должно быть заявление о вашей отставке, это все, что я могу для вас сделать. Идите!
Он встал, повернулся спиной. И уже не успел увидеть, как посинели мои руки. И, наверное, поплыли их очертания, потому что все поплыло перед глазами. Так плохо мне не было даже во время маневра Анри Вальдо.
За окном уже бушует ураган, сверкают без конца синие молнии.
Я приказал принести воды, пью понемногу из бокала. Надо торопиться с завещанием. Я уже не ем, практически не сплю, и меня не тошнит во время приступов. И сами приступы стали другими, не такими острыми, как вначале, размытыми, как черты лица. Это значит скоро.
«Хазаровский Леонид Аркадьевич должен быть назначен регентом империи. В течение десяти лет он должен найти себе преемника среди талантливых молодых людей и обучить его. После чего отречься от власти…»
В углу комнаты разгорается серебристый свет. Поворачиваюсь: цертисы.
Три светящихся шара растут и вытягиваются в фигуры. Я не сразу узнаю их. Первая шагает ко мне. Черты разгладились, волосы распущены, вместо камзола свободные одежды. Наверное, так выглядела императрица Анастасия Павловна лет сто назад.
– Здравствуй, Даня, – раздается в моей голове. – Это я. Не узнаешь? Я обещала вернуться, и я пришла.
– Анастасия Павловна?
Она улыбается.
– Теперь меня зовут Анастасис.
Она подходит, кладет мне руки на плечо, одну на другую. И мне кажется, что через эти ладони я утеку в небо, останется один серебряный дым.
– Анастасия Павловна, мне надо дописать завещание, я не закончил.
– Ты не успеешь, Даниэль, – это голос второй цертис.
Я узнаю ее, та самая, что сливалась то со мной, то с Юлей. Моя цертис. Однажды она назвала мне свое имя: Изис.
– Вы пришли за мной? – спросил я.
– Не совсем, – сказала Анастасия Павловна. – Но когда распадается тело, завеса падает. Мы видим будущее дальше, чем ты. А Изис еще дальше. Она из той древней расы, что занесли на землю семена жизни и потом долго жили бок о бок с людьми, почитаемые как боги. У них больше нет плоти, потому что они прошли свою точку «омега». Говорят, люди поторопились. Человечество не готово к переходу.
– Изис, скажи мне, цертис может вызвать Т-синдром? – спросил я.
– Может. Но мы очень редко это делаем. Только когда хотим поднять до себя человека, который уже готов к этому. Как ты. Мы могли бы и подождать, сто, двести лет. Ты успел бы стать величайшим императором Кратоса. Но в твоей судьбе намечался губительный поворот. Тебя надо было спасать. И мы поторопились. Помнишь то сияние, что ты видел, стоя привязанным к дереву на плато Светлояра и готовясь к смерти?
Я кивнул.
– Ты видел меня. Это было твое первое слияние. Только благодаря мне ты смог выжить в отсеках гибнущего корабля, практически лишенных кислорода, и дойти до челнока. Но цертис не может не оставить следов. Тогда же началось твое преображение. Я позаботилась о том, чтобы ты миновал его первую стадию и сразу мог работать с высшими энергиями.
– Если бы не ты, я бы не заболел?
Она улыбнулась.
– Во-первых, не успел. Ты бы погиб вместе с линкором «Святая Екатерина». Но я понимаю, о чем ты. Да, ты мог избежать заражения. Твои родители здоровы. Т-синдром отчасти наследственное явление.
– Наследственное? Значит, дети Дарта тоже заражены?
– Многие, да. Но код не активизируется до пятнадцати лет, у них еще есть время.
– В чем же его причина? Кто придумал этот чертов код, если не цертисы?
Тогда она отошла в сторону, и я смог разглядеть третьего цертиса, дотоле скрытого сиянием Изис.
Это юноша с непокорными вьющимися волосами и тонкими чертами лица. Я сначала не узнал его. Он усмехнулся. Черты лица поплыли, состарились, появилась узкая бородка.
– Федор Тракль! – изумленно воскликнул я.
– Да, именно. Код написал я более ста лет назад. Он был вшит еще в первые модели биомодераторов, к изобретению которых я приложил руку. Тогда биомодераторы могли позволить себе только представители аристократии, по ним и пришелся первый удар Т-синдрома. Многие годы программа спала, и ее никто не замечал. Единственной ее задачей на первом этапе было переписывать и переписывать себя на все новые носители и проникнуть в кровь максимального количества людей. Программа передавалась по наследству от матери к ребенку вместе с биомодераторами. Модели последних усовершенствовались, и, в конце концов, коды были полностью переписаны, но мое детище уже обосновалось в Сети, и устройства связи воспринимали его как обломок старого кода и долгое время пропускали беспрепятственно. Потом запретили все старые коды, но было уже поздно. Правда, в результате все началось с периферийных планет, где контроль был послабее, старые коды вымарывались позже и не так эффективно, как на Кратосе. В результате там они просуществовали подольше. И дольше всего на Дарте. Именно там критическая масса впервые была достигнута. Моя программа постоянно запрашивала другие биомодераторы и оценивала процент зараженных. Когда он превысил некоторое число, программа начала активизироваться. Не обошлось без сбоев и ошибок в оценке процента. Отсюда отдельные случаи Т-синдрома двадцатилетней давности.
– Вы хотели уничтожить человечество?
– Честно говоря, я никогда не испытывал особых восторгов по поводу этой разновидности обезьяны, – усмехнулся Тракль. – Человек слишком несовершенное создание: слишком уязвимое, короткоживущее, ленивое, склонное активизировать в своем примитивном мозгу биохимические процессы, связанные с получением наслаждения, а не думать и создавать новое. Да и мыслит оно чудовищно медленно, если вообще мыслит. Плоть и кровь не лучший носитель для интеллекта. В плазме все процессы идут куда быстрее, чем в сером веществе. Мы многое смогли сделать на пути совершенствования человека: генетические операции продлили жизнь, биомодераторы практически избавили от болезней, но сущность человека не смогли изменить. Нет, я не хотел гибели человечества. Не так жестоко. Я хотел его изменить. Долго не понимал как. Разумная плазма казалась мне чисто умозрительной идеей, пока я не встретил цертиса и сам не поверил, что это возможно. И тогда я создал код, который должен был преобразовать человека в мыслящую плазму.
