Когда я очутился возле пушки, шаря взглядом по задней панели, где было несколько кнопок и круглый зеленый таймер, над бортом показался Медведь. Он что-то прорычал, исчез из виду, появился вновь, сжимая ограждение одной рукой, второй ударил кого-то, находившегося ниже.
Доски палубы застонали: ящеропес выпрыгнул из вольера. Вот кому бюреры приносили жертвы! Я успел разглядеть несколько висящих на колючке мертвецов: большинство были обычными людьми, но один, хоть и с человеческим телом, и даже в белом лабораторном халате, принадлежал к тому же виду, что и труп, подвешенный на лестнице возле каменной дороги.
Вытянув шею, зверь зашипел. С правой стороны скула была проломлена, внутри шевелились серебристые тела пиявок, ползающих по его деснам и гортани.
Медведь тяжело перевалился через ограждение, а я вонзил палец в кнопку. В таймере что-то щелкнуло, и пушка загудела.
Прожекторы вокруг бассейна погасли, на мгновение в пещере воцарился первозданный мрак, лишь мерцал круглый зеленый глаз на панели. Они загорелись вновь, и за это время вокруг кое-что изменилось: ящеропес теперь бежал в обход надстройки, в которую была нацелена пушка, Медведя я не увидел вообще, а над бортом с автоматом в руках показался Никита. Он вылез, качаясь, по разбитому лицу текла кровь. Шагнул вперед.
Торчащие из ствола золотистые стержни налились красно-оранжевым сиянием. Ящеропес, разинув пасть, прыгнул. Никита выстрелил в него, рухнул на палубу и вдруг начал палить между ног зверя, вдоль самых досок. Оказывается, Медведь успел переместиться к вольеру – напарник метил в него.
Зверь перелетел через Пригоршню, извернулся в воздухе, лязгнул зубами над спиной напарника, обдав его, будто ртутными брызгами, потоком пиявок, и рухнул за борт.
От гудения затряслась вся лаборатория, и прожекторы вновь потухли, на этот раз окончательно.
На зеленом поле таймера проступили три ярко-красные восьмерки, мгновенно сменились на шестерки, потом – на нули. Крайний слева погас, остальные стали двумя цифрами: 25.
Пушка выстрелила светом. Конус золотого сияния уперся в пролом над палубой – и пространство внутри домика расплавилось, очертания мебели потекли, меняясь…
Что-то другое возникло там.
А цифры стали меняться: 24, 23…
Что это означает? Через двадцать две секунды она отключится?
В автомате напарника закончились патроны. Медведь, в которого попало две или три пули, корчась, полз к надстройке. Выпрямившись, Никита пошел ему навстречу. За проломом между ними золотой свет выжег реальность, открыв путь в иное пространство.
За бортом раздался рев ящеропса, а потом на палубу выбрался Блейк. Протянул руку, помогая вылезти Марьяне.
Доносящийся из пушки гул превратился в рев, дрожала вся пещера, казалось, сейчас ее дно провалится вместе с бассейном и лабораторией.
20, 19…
Золотой конус пульсировал в такт смене цифр – я мог считать секунды, не видя таймера.
18, 17…
Никита взглянул на меня, а я шагнул к нему вдоль ствола, так, чтобы плечо не попало в конус света. Говорить не имело смысла, и я показал рукой. Он кивнул, склонился к пролому. Марьяна, выпрямившись на краю палубы, подняла пистолет и трижды выстрелила в спину напарника. Тело Никиты сломалось. Он сделал еще шаг и боком свалился в конус ревущего света. А тот пульсировал:
15, 14…
Закричав, я бросился к Пригоршне. Блейк удивленно оглянулся на девицу, схватив ее за руку, поволок вперед, и тут сзади возникла голова пса. Он прыгнул, цепляясь когтями за деревянный борт. Выбраться на палубу ему не удалось, но челюсти сомкнулись на бедрах Марьяны. Сквозь гул я услышал истошный крик; Блейк отшатнулся, а девушка, до груди покрытая пиявками, лезущими из головы зверя, обхватила парня за шею, словно желая обнять в последний миг своей жизни. Пес рухнул обратно, и Блейк с Марьяной, заключив друг друга в объятия, исчезли за бортом.
12, 11…
Оказавшись сбоку от пролома, я наклонился, заглядывая. Пахнуло ночной прохладой, влажным тряпьем, ржавым металлом и бензином… Знакомый запах! Внутри не было стен, ковра, мебели – лишь темнота, посеребренная тусклым светом звезд, льющимся откуда-то сверху, будто в широкий колодец…
– Никита! – я присел, собираясь нырнуть туда.
9…
Меня ударили в спину – что-то твердое обрушилось между лопатками. Упав на бок, я увидел Медведя, грудь которого была залита кровью. Он использовал приклад автомата, в котором, скорее всего, не было патронов. Когда я попытался встать, сталкер врезал носком сапога мне в живот, потом кулаком в лицо. Я рухнул под стеной надстройки, далеко от пролома, а Медведь, бросив оружие, шагнул к нему.
Плюнув – слюна была красной и густой, – я поднялся на ноги. Темные космы сталкера свешивались на плечи… Вот почему я всегда коротко подстрижен: чтобы в драке нельзя было сделать то, что сейчас сделал я. Когда Медведь оказался перед проемом и нагнулся, собираясь нырнуть в него, я схватил его за волосы, дернул из всех сил.
И ударил ломиком. Конец вонзился в плечо, будто раздвоенный наконечник стрелы, пробил мясо и, судя по тому, как дернулся металлический стержень в руке, ключицу. Запрокинув голову, Медведь упал на спину, влипнув затылком в доски. Я перешагнул через него. Пролом был прямо передо мной. Осталось четыре или пять секунд.
В бедро впился нож, и я упал. Большой армейский нож с широким лезвием, кровостоком и зазубринами в нижней части клинка – он вошел глубоко, почти до самой рукояти. Дергаясь от боли, размахивая руками, я перевернулся на спину. Бьющий из пушки свет оказался надо мной. Рядом лежал Медведь, весь залитый кровью, текущей из груди и плеча. Глядя на меня остановившимся взглядом, он что-то шептал, обеими руками сжимая нож, пытаясь вдавить его глубже в мою ногу. Золотой свет гудел, плескался, по нему пробегали разводы, волны свечения – казалось, распирающее конус напряжение вот-вот сломает его нематериальные стенки и разольется вокруг, уничтожив пространство.
Я взмахнул ломиком. Загнутая часть ударила по нижнему краю пролома, проникнув наружу. Раздвоенный конец вонзился во что-то, и я стал подтягиваться, сгибая руки, втаскивая тело в пролом. Медведь что-то шептал, кривя рот, не отпускал рукоять, пытаясь удержать меня, – но я полз, таща его за собой. Если бы сталкер вонзил нож так, чтобы плоскость лезвия была расположена вдоль ноги, я не смог бы тащить его: клинок прорезал мясо, пока не застрял бы в колене. Но он вошел параллельно подошвам, и я полз, волоча Медведя.
Сначала руки, потом голова достигли пролома. Мне показалось, что, находясь внутри большого мыльного пузыря, я просунул голову сквозь его стенку. Что-то неслышно лопнуло, пространство пошло рябью – текстура его изменилась, иными стали воздух и запахи… Я лежал частично внутри и частично снаружи, соединив своим телом разные места.
