Нет, она еще не сдавалась. Преодолевая страх, она готовилась к пересадке легких. Это могло отодвинуть неминуемое на год, на два, а если повезет, то и на пять лет. Она тянула до последнего еще и потому, что боялась потерять свою силу.
«Смогут ли новые легкие пропускать сквозь себя потоки темной энергии? Что будет, если сестры останутся без моей помощи? Пока я сама хожу, рисковать не стоит!» — убеждала она себя, не находя ответа.
Викканские сестры не забыли свою бесстрашную воительницу и исполнили ее последние желания. Если верить врачам, то от быстрой потери крови сознание Ники стало угасать еще до того, как она почувствовала жестокое удушье, и ее Диня был рядом до последнего вдоха. Не забыли они и о своем новом подопечном. Измученный за последние дни Денис дремал у кровати жены, когда видения последних минут жизни его малышки в который раз предстали перед глазами. Он снова боролся за ускользающую жизнь Ники и снова проигрывал. Она снова била кулачком по одеялу и снова не могла вдохнуть! Она снова…
Тут картина замерла, и убаюкивающий голос любимой вернул его в прошлый декабрь: «Помнишь, я тогда тоже потеряла сознание и очнулась только после приезда парамедиков?»
Он вспомнил, как грустно она смеялась потом над разговорами о загробной жизни.
— Ничего там нет! — не то с жалостью, не то с печалью говорила она. — Только черная пустота!
Денис очнулся и склонился над женой:
— Пусть в этот раз ты тоже думала, что после черной пустоты опять очнешься в нашей спальне! — убеждал он ее и себя.
«По-другому нельзя! Нельзя, чтобы человек жил всю жизнь без надежды и ушел тоже без нее!»
Конечно, так было бы лег че всем, а особенно его ненагл ядной. Но какая мысль промелькнула последней в ее свесившейся набок, как у обиженного цыпленка, головке, никто никогда не узнает…
Час до срокаСемейный адвокат пригласил мужа Вироники в предбанник операционной. Там их ждали две аккуратные стопки комплектов стерильной униформы.
— Переодевайтесь! Как только все хирургические бригады будут готовы, я отведу вас в оперблок, — сообщила старшая сестра.
Потекли невыносимые минуты ожидания. Покруженный в себя, Денис слышал только стук собственного сердца. Шум текущей по сосудам крови превращался в шелест падающих песчинок в часах Никиной жизни. Теперь эти часы были в руках врачей, готовящих ее к донорскому подвигу. Не в силах больше слышать этот шелест, Денис закрыл уши руками, и к шуршанию песка добавился шум прибоя, который принес знакомый шепот.
— Если мой недуг спалит меня, — шептал девичий голос, — обещай, что ты спалишь его вместе со мной!
— Тебе рано об этом думать! — успокаивал ее тоже знакомый голос, но уже юноши.
Это были те самые голоса, что он слышал совсем недавно в своем странном сне с умыванием на средневековой кухне. Теперь он знал их имена. Она звала его Дерек, он ее — Венди. Вид девушки наводил на мрачные мысли. Похоже, дни ее были сочтены, и никакие силы на свете уже не могли спасти ее. Изможденная пара только что вышла к берегу широкой реки. Упав под большой сосной, они тут же заснули, зарывшись друг в друга, как брошенные волчата.
Первым проснулся юноша. Его разбудили необычно шумные придыхания девушки. Его спутница дышала через силу. Она вся горела и металась в бреду. Не дожидаясь темноты и рискуя быть замеченными, юноша вынес девушку на берег реки. Положив Венди у самой воды, он начал остужать ее, обкладывая тело прохладным песком. Медленно текущая вода омывала ей ноги и помогала вытягивать жар.
— Венди, я знаю, как тебе больно и тяжело, — шептал он в те минуты, когда сознание возвращалось к ней, — но постарайся выдавить из себя эту липкую флегму. Не дай ей задушить тебя!
— Не могу! — прохрипела она и снова впала в забытье.
Дерек сидел, положив ее голову себе на колени, и без устали расправлял слипшиеся от горячки кудри. Его молодой организм стойко выдерживал невзгоды последних дней, но душевных сил оставалось все меньше. Собственное бессилие убивало его веру в свое ремесло.
«Какой же я лекарь, если не могу спасти свою любимую? — задавался он горьким вопросом. — Уж коли никто не знает, как исцелить мою малышку, то я сам должен был найти средство!»
Его горькие мысли могли сравниться лишь с чернотой наступающей ночи. Речная вода сбила мучивший Венди жар, и Дерек отнес ее обратно в прибрежный лес. Он развел маленький костерок, и теперь они сидели, прислонившись к широкой сосне, вытянув ноги к огню. Влажная голова любимой покоилась на его плече. В забытьи она беззвучно шевелила растрескавшимися губами. Боясь оставлять свою малышку одну, он не пошел за хворостом, и жизнь огня оказалась недолгой. Пыхтение тухнущего костра походило на прерывистое дыхание Венди. Умирающие язычки пламени едва пробивались сквозь обгорелые ветки, выхватывая из темноты ее прекрасные черты. Дерек нежно взял ее руки и поднес к своим губам. Ее маленькие кулачки даже в беспамятстве сжимали янтарные бусины.
— Тебе не будет там одиноко, — прошептал он, глядя на играющие в янтаре отблески костра. — Твоя мама будет ждать тебя.
Дерек утаил от своей малышки страшную весть, услышанную на рынке, где только и разговоров было, что о предстоящей казни.
— Сперва янтарную ведьму повесят, — судачили торговки. — Потом зароют на перекресте двух дорог да обязательно лицом вниз.
— Эх, узнать бы, где тот перекрест!
— Зачем тебе?!
— В первые дни там все духи будут собираться! Мне страсть как нужно узнать у моего покойного мужа, куда он свою мошну припрятал.
— Дура ты, Марта! Никто, кроме могильщиков, не может знать того места! А они под страхом смерти не скажут.
— Под страхом смерти не скажут, а под моими ласками скажут!
— Ласкай не ласкай — не скажут! Ты что, в церковь сегодня не ходила? Сожгут ее завтра, на городской площади!
«Народ уже, наверное, на площади собирается», — вздохнул Дерек, глядя на брезжащий рассвет…
Наступившее утро наполнило далекий город зеваками. Казнь янтарной ведьмы привлекла даже жителей самых отдаленных уголков Померании. К полудню городская площадь была забита до отказа. Среди сотен устремленных на ведьму взглядов был один, от которого веяло колдовской силой — чужой колдовской силой!
Сидония изучала площадь. Она угадывала во взглядах любопытство и нетерпение, жалость и презрение, трепет и преклонение, и только откуда-то со стороны свиты короля исходили флюиды чужой черной энергии. В окне одной из карет промелькнула тень заморской ворожеи. На коленях у нее сидел черноволосый мальчик. Чернявка придерживала его единственной рукой, не давая ему высунуться из окна. Несмотря на темный цвет кожи, лицо ребенка имело точеные германские черты. Его сверлящий безумный взгляд вобрал в себя всю ненависть своей матери.