Они поклонялись Виракоче, который присматривал за ними, восседая на Солнечных Вратах. Поклонялись они и другому богу, имя которого нам неизвестно, существу с 12-ю лицами, которого превозносили 30 адептов. Это был бог смены времен года и неумолимого течения времени, бог календаря, бог движущихся по небосводу звезд и солнца.
Великолепные резчики по камню, обитавшие в Тиауанако, вырезали из андезита сложные многоугольные заготовки, свидетельствующие о глубоких познаниях в геометрии. Затем из этих камней выкладывали не менее сложные конструкции, символически представляющие звездную карту неба.
Никто не знает, как они добывали камень и как перевозили его на такие большие расстояния без помощи колес, да и как им вообще удавалось возводить такие изысканные и грандиозные постройки.
Никто не знает, где они научились этому – или кто их научил.
Но кое-кто…
Но кое-кто – кое-где, кое-когда – что-то знает.
Маккавей Адлай, Байцахан, Сара Алопай, Яго Тлалок, Ренцо
Боливия, Тиауанако
– Что они делают? – спрашивает Байцахан, наклоняясь вперед. Его гнев понемногу отступает, ему больше не хочется таранить людей автомобилем, но жажда убийства все еще сильна. Они съехали с дороги и припарковали грузовик к северу от туристической достопримечательности, поставив так, чтобы его прикрывало с трех сторон.
Маккавей высовывается из окна с биноклем.
– Они разговаривают. Достают оружие.
– Какое оружие?
– Обычное. Пистолеты. Ножи. Кажется, у кахокийки томагавк.
Никакой взрывчатки не вижу.
– Надеюсь, томагавк острый. Я хочу снять с нее скальп.
– Было бы неплохо.
– Снять скальп с врага – всегда неплохо, – говорит Байцахан, которому невдомек, что коренное население Америки как раз знаменито тем, что с побежденного врага всегда снимали скальп. Он шевелит механическими пальцами. – А потом я раздроблю ей череп своей новой рукой.
– Чудесно, – саркастично отзывается Маккавей и опускает бинокль. – Пойдем пешком. Если зайдем с запада, окажемся у них за спиной. Когда они доберутся до храма, мы возьмем чуть восточнее и подойдем поближе. Руины нас прикроют.
Так мы их застанем врасплох.
– Откуда ты знаешь, что они собираются в храм?
– Не знаю, но предполагаю. – Маккавея это уже изрядно бесит. Он не понимает, почему Байцахан так мало знает о своей древней истории, о Создателях, о происхождении человечества. – Это Последняя Игра, Байцахан, – пытается объяснить он. – А здесь находился величайший из городов, построенных Создателями.
– Для чего?
– Ты что, правда, не знаешь?
– Нет.
– Чтобы навещать нас. Учить нас. Преображать нас. И чтобы им было откуда стартовать обратно в космос.
– Мне не нравится об этом думать.
– Как хочешь. Давай тогда займемся тем, о чем тебе нравится думать.
– Да-а-а-а…
Маккавей кладет сферу в рюкзак и выбирается наружу. Оглядывает взглядом кузов машины. Жирная черная муха вьется над пятном крови, оставшимся от тела наемника Тлалоков.
Муха жужжит.
Кормится.
Маккавей расстегивает черный вещевой мешок. Открывает его.
Муха улетает. В мешке – оружие. Новенькое. Идеальное.
Готовое к бою. Маккавей и Байцахан отлично оснащены. У каждого – по античному клинку, выкованному еще в древности. Клинки принадлежали сотням Игроков до них и в общей сложности унесли 7834 жизни. У каждого за ремнем – «Глок-20», у каждого в руках – HK G36. У каждого есть параболический микрофон с радиусом действия в 200 метров. Один динамик Маккавей отдает Байцахану, другой оставляет себе. Они включают оборудование. Проверяют микрофон.
– Раз-два, раз-два.
Все работает.
Они оставляют грузовик, низко пригибаются и начинают охоту.
Яго, Сара и Ренцо подходят к руинам с юго-востока, так, что справа от них оказывается пирамида Акапана. Там и сям валяются огромные резные камни, словно разбросанные великаном. Все, кроме неба и облаков, окрашено в различные оттенки красного, охряного и серо-желтого.
– Жаль, что сейчас не лето, – вздыхает Яго. – Летом тут все зеленое. И повсюду – яркие желтые цветы.
Сара хотела бы это увидеть.
Они идут дальше и доходят до развалин старого храма.
Стены его сложены из красных треугольников и квадратов. Игроки приближаются к месту, где стены сходятся под углом и достигают в высоту всего семи футов. Яго убирает пистолет в кобуру, хватается за край камня и карабкается вверх, гибкий, как кошка. Сара и Ренцо следуют его примеру: Сара – изящно, а Ренцо – с большими усилиями.
Сара ожидает, что с другой стороны стена будет столь же высока, но до земли всего несколько дюймов. Это скорее опорная конструкция, чем перегородка.
Они оказываются на углу широкого двора: 425 футов – с востока на запад и 393 – с севера на юг. Ровная земляная площадка, покрытая тонким слоем красной пыли. Повсюду виднеются отпечатки ног туристов и гидов, а также отпечатки лап мелких животных, наводняющих это место по ночам. Справа – каменная статуя, окруженная низким заборчиком: мужчина с резкими чертами лица, ноги вместе, руки сложены на животе, голова покрыта шапкой.
– Монолит Эль Фрайле, или Монолит Понсе, – указывает на него Яго. – А это, – он обводит рукой двор, с небольшим углублением в центре, – это Каласасайя. Главный храм и место встречи древних людей и Создателей.
Сара делает несколько шагов вперед.
– Впечатляющее зрелище, Яго. У Кахокии нет ничего подобного. За исключением нескольких курганов, все разграблено, погребено под землей или попросту уничтожено. «Уничтожено, – думает Яго, вспоминая историю Кахокии. – Уничтожено и забыто в наказание за дерзость. Вот только это не дерзость, а храбрость».
Яго пожимает плечами. Сейчас не стоит поднимать эту тему. – В подметки не годится Великой белой пирамиде и другим чудесам света, но да, очень впечатляет.
Ренцо поворачивается к северу.
– Пойдем. Нет времени на лекции о древней архитектуре.
Яго ничего не остается, кроме как кивнуть и двинуться вслед за ним через двор. Сара провожает его взглядом.
– Пойдем, – говорит ольмек. – К Солнечным Вратам.
Маккавей и Байцахан падают в грязь и ползут вперед по канаве.
– Не думаю, что они нас видят, – говорит Байцахан.
– Да. Иначе мы бы уже дрались.
Байцахан кладет винтовку на боевую позицию. Смотрит через прицел.
– Раз, два, три, готово. Та-та-та. Победа.
Маккавей вдавливает ствол его винтовки в грязь.
– Не сейчас.
– Ладно, – надувает щеки Байцахан. – Но когда-нибудь мы поступим по-моему.
