— Я здесь. Хорошо. Теперь понимать. Понимать, почему тут. Боги вести. И привести. Сюда.
Девочка встала и подошла к двери, той самой, которую открывала баронесса. А вторую она видит?
— Ты видишь вторую дверь?
— Да, — она не обернулась. — Не трогай. Зовет, но не трогай.
— Почему?
— Там смерть.
— А за другой?
— Ключ, — она легонько толкнула дверь, и та отворилась. Без скрипа. И потянуло знакомой смесью затхлого воздуха, гнили и опасности.
— Стой, — Винченцо вскочил. — Там опасно. Да и смысла нет. Я спускался.
— Идем, — она подняла факел, слишком большой и тяжелый для ребенка.
— Послушай, я понимаю, что тебе любопытно, — боль почти унялась. — Но это действительно опасно. Мне потом было плохо. А я взрослый сильный человек.
— Дурак только.
— Может, и так. Но если что-то с тобой случится, то твой дикарь не обрадуется. И жених. Да и на самом деле нет там ничего, кроме песка и камня. Старый барон все засыпал. А расчищать не начали. На это нужно время.
Он повторял чужие слова и сам в них не верил.
— Идем, — девочка сказала это жестче. — Надо.
Что ему осталось?
Мелькнула мысль, что Винченцо всю жизнь подчиняется чужим приказам и, наверное, привык, если и вправду пошел.
К двери.
За дверь.
Все та же лестница. Черная. С кривыми ступенями. Та же темнота. Пустота. И ощущение бездны под ногами. Спуск недолгий. Всего-то дюжина ступеней и вот он, песок. Камни.
— Теперь видишь?
Девочка молча сунула ему факел. От огня пахло маслами, и жар, коснувшийся лица, успокоил. Она же протянула руки. Длинные тонкие, те торчали из грязных рукавов палками. Пальцы зашевелились, а с губ невесты барона сорвалось слово.
Тяжелое.
Сказанное на совсем ином языке, которого Винченцо не понимал. Но Слово упало.
И проросло в песок.
Оно разворачивалось нитями чуждой силы, которые Винченцо не видел — чувствовал. Пески затрещали. Захрустели, разрывая слежавшийся панцирь. А слово пробивалось ниже.
И ниже.
К яркому огоньку, который горел там, на самом дне. Слово коснулось его. И огонек вспыхнул. Полыхнул. Потянулся навстречу.
— Осторожней, — Винченцо подхватил девочку, которая вдруг покачнулась. — Не спеши.
Теперь он видел и силу, которая уходила вниз, чтобы сплестись с другой силой.
Огонь зашипел, взметнулся, едва не опалив лицо.
— Чтоб тебя, — Винченцо покрутил головой и с облегчением обнаружил скобу на стене, куда и сунул факел. А девочку обнял обеими руками. — Дыши ровнее. И постарайся ограничить силу.
Может, у нее и другая, отличная, ибо собственную Винченцо все еще не ощущал, но принципы работы одни и те же.
— Не нужно много, попробуй… будто нитку сплести. Очень прочную, но тонкую. Вот так.
Огонек поднимался.
Из глубин.
Он был ярким и манящим, а еще хрупким, как и нить силы, что держала его.
— Не спеши. Дыши глубоко. Вот так. Вдох и выдох. Выдох и вдох. И аккуратно, понемногу… умница.
Слышала ли она его? Или Винченцо просто говорил. Он уже не обнимал — держал девочку, не позволяя ей упасть. И в какой-то момент она все-таки стала оседать, а он успел подхватить легкое тельце, хотя и сам с трудом держался на ногах.
Огонек поднялся.
Наполовину.
А потом вдруг вспыхнул ярко-ярко, испепеляя остатки нитей, что опутывали его. Девочка застонала, а из носа её, из ушей хлынула кровь. Но она вместо того, чтобы испугаться, мазнула по носу ладонью. А потом упала на четвереньки и, покачиваясь, путаясь в складках платья, поползла. Добравшись до песка, который тихо зашелестел и стал оседать под её весом, она спокойно сунула руку внутрь.
И замерла.
— Стой, — Винченцо пополз следом.
Глупо.
Показалось вдруг, что все это ненадежно — пески, камень, стены. Что вот сейчас они просядут, поползут, потянут таких неосторожных людей вниз.
— Это опасно! — он дотянулся до края юбки и намотал на кулак плотную ткань. Хотя бы шанс будет вытащить.
— Не выходить, — теперь голос девочки звенел от отчаяния. — Не слышать!
— Ты просто устала. Он поднялся. Очень поднялся. Что бы это, мать твою, ни было… извини. Про мать. Не то имел в виду. Случайно вырвалось. Но он и вправду уже близко. Просто тебе надо отдохнуть. Отдохнешь и вернешься. Вместе вернемся и я помогу, если смогу. Обещаю.
Пески зашелестели и пришли в движение, медленно, очень медленно, но с каждым мгновеньем ускоряясь. Они ползли по кругу, то ли поднимаясь, то ли, наоборот, уходя вниз в самом центре, образуя огромную воронку. И Винченцо рывком подтянул к себе девочку.
Обнял. Сжал обеими руками, чтобы не вырвалась. А она и не пыталась. Она сама прижалась всем хрупким телом и застыла, дрожа то ли от страха, то ли от нетерпения. А воронка ускорялась, и теперь сквозь нее прорывалось призрачное пламя. Оно плясала, наполняя пески тусклым светом. И смотреть на них было больно, но Винченцо все равно смотрел.
В какой-то момент движение замедлилось, а пламя почти погасло.
Девочка протянула руку.
— Что ты…
Голос прозвучал в вязкой тишине. Тихий такой. Полный страха. А на ладонь опустилась звезда. Или поднялась? Из глубин если, то поднялась, но на ладонь она опустилась, озарив мертвенным алым светом.
— Это…
Девочка прижала звезду к груди и сделала вдох. Кожа её вспыхнула алым светом. И волосы. И сама она засияла, словно стала этой вот звездой, сделавшись вдруг до невозможности прекрасной.
А когда выдохнула, то в руках её было пусто.
— Все, — сказала она с мрачным удовлетворением.
— Стой… как все? Не может быть, чтобы все! Куда она… что ты с ней сделала… что вообще тут было?! — Винченцо понял, что кричит. И даже стыдно стало. Ненадолго. На детей ведь кричать нельзя. А он вот сорвался.
Опять.
— Небо, — девочка указала на потолок. — Падать. Бах. Ключ.
— К чему ключ?
— К месту, где есть сердце бога, — серьезно ответили ему. И Винченцо поверил.
Глава 56
Когда барон встал, поднялся и Миха. С облегчением. Как-то оказалось, что пиров он не любит, то ли не привык, то ли в принципе.
Шумно.
Не слишком чисто.
И бестолково.
Встала и баронесса, глянула и с насмешкой произнесла:
— Не предложите даме руку?
Миха молча оттопырил локоть.
— Все же над вашими манерами стоит поработать, — произнесла она уже в коридоре. За баронессой следовала пара дам в ярких платьях и выводок служанок. Правда, держались все на разумном отдалении. — Особенно теперь, когда венец признал вас наследником.
— Вы не расстроены?
— Отнюдь, — она позволила себе улыбнуться.
А ведь не такая и старая.
Сколько ей? Спросить? Или обидится? Опыт подсказывал, что женщины почему-то очень обижались на подобные вопросы. Хотя, казалось бы, чего?
— Слухи разойдутся. И те, кто полагал, что венец не удержится на голове моего сына, вынуждены будут изменить планы.
— Ага… — пробормотал Миха.
— Мама?
— Да, дорогой? — баронесса умела говорить ласково. Так ласково, что мурашки по спине бежали. У Михи. — Дело в том, что недавно я получила послание от моего дорогого брата. Он выражал сочувствие. И предлагал помощь.
— И? Что с того? — не понял Джер.
— Слишком быстро, — заметила баронесса. — Мой дорогой супруг только-только отошел к богам. Новость не дожна была бы достигнуть ушей брата.
— Но достигла, — Миха решил поддержать беседу.
— Именно.
— И помощь предлагают настойчиво?
— Весьма.
— Кто-то в замке?
— Полагаю, что у него есть соглядатаи. И стало быть, весьма скоро он явится с визитом.
Что госпожу баронессу нисколько не радовало.
— А я при чем? — уточнил Миха.
А то вдруг от него ждут великих свершений, а он не в курсе.
— Если бы с моим сыном что-то случилось, наследником стал бы его брат. Братья. Если бы они были живы.
— А они?
— Пока живы. Я думала над этим.
