И гаснет свет - Владимир Торин

Гудок штормовой тревоги прорезал густой грязно-серый туман. Лениво завывая с аэро-бакенов и со столбов на перекрестках, сирена Срочного Тревожного Предупреждения оповещала жителей города, что к ночи ожидается туманный шквал.

Мгла затопила Габен еще ранним утром. А затем, с каждым часом, она все поднималась и замешивалась, уже к вечеру сгустившись настолько, что полеты над городом отменили. Даже наземный транспорт работал с перебоями: кэбы исчезли, старенький омнибус не ходил, да и на трамваи было рискованно полагаться. При этом обвившие паутиной город трубы пневматической почты дрожали, почти не успокаиваясь, – сегодня они работали в усиленном режиме: личное общение заменили собой послания в капсулах.

Когда начало темнеть, уже ни у кого не осталось сомнений в том, что, пока шквал не закончится, нос из дома лучше никуда не высовывать. Ну а те, у кого дома не было, забрались в подвалы и на чердаки, забились в щели, откуда их не вытянуть – разве что клещами.

Постепенно улицы опустели. Полицейские тумбы на перекрестках выглядели одинокими и покинутыми – констеблей распустили по домам еще в два часа дня, и сейчас вроде как было самое время для всяческой мерзости, что порой творится на габенских улочках, но различные грабители, коварные убийцы, заговорщики и им подобные предпочли взять выходной. И то верно – кому захочется исчезнуть в тумане, раствориться в нем без следа.

Когда окончательно стемнело, Тремпл-Толл, который еще называют Саквояжным районом, словно бы и вовсе вымер. Мощеные брусчаткой улицы и мосты, обычно суетливые и бурлящие жизнью дворы-колодцы, еще вчера шумные рынки и нервная, как пациент психушки, Чемоданная площадь с хмурым зданием вокзала – все замерло и смолкло…

Время будто бы остановилось в укутанном во мглу городе. Помимо гудков сирены, от которых всякий раз внутри все вздрагивало, здесь сейчас не раздавалось ни единого звука. Вой ветра, трамвайные звонки, людские голоса, обычные для Тремпл-Толл скрипы, скрежет, звон, дребезг… их словно выключили. Туман пожрал все.

Почти все. Если вслушаться, в районе улицы Бремроук можно было различить звук быстрых шагов.

В тумане шел человек.

Совершенно не примечательный с виду человек – такой, знаете ли, обывательский обыватель. Но вся его обыденность сходила на нет, стоило только к нему как следует присмотреться. Это был нервный, чем-то обеспокоенный мужчина средних лет. Волосы взъерошены, пальто распахнуто, шляпа-котелок танцует в дрожащих пальцах, а под мышкой зажат портфельчик, из которого торчат конторские бумаги, подписанные неким Джонатаном Мортоном.

Даже невооруженным глазом было видно, что Джонатан Мортон то ли о чем-то забыл, то ли что-то потерял, то ли кого-то искал. Или же все это одновременно. И нервозность его, казалось, была вызвана вовсе не приближающимся к городу туманным шквалом.

Сегодня пошло не так решительно все. Это был именно тот день, когда Джонатан должен был быть дома пораньше, но мистер Лейпшиц-старший из конторы «Лейпшиц и Лейпшиц», начальник Джонатана, будто назло никого не отпускал до тех пор, пока даже конторские часы не устали идти. Злобный старик заставил всех своих служащих доделать отчеты, и никакие просьбы и мольбы не могли тронуть его сухую канцелярскую душу. Какие там просьбы, если даже сообщение о том, что на город надвигается жуткий шторм, в виде аргумента засчитано не было. И лишь когда дотошный глава конторы лично удостоверился в том, что все бланки заполнены, папки завязаны, а чернила налиты в чернильницы, он смилостивился и распустил своих клерков по домам.

Было восемь часов вечера. Стемнело, а туман уже поднялся до уровня третьего этажа. Раздраженный и уставший, Джонатан вышел из унылого, как ноющая зубная боль, здания, которое всей душой презирал, и направился к станции паротрамвая «Беззубый мост».

На станции во мгле стояли несколько человек. Встревоженные глаза, нахмуренные брови и нервно прикушенные губы. Эти люди напоминали лунатиков, которые вдруг вышли из своего сомнамбулического блуждания и явно не понимали при этом, где они оказались и как сюда забрели. Кто-то кивнул Джонатану, кто-то бросил на него быстрый взгляд и отвел глаза, а кто-то внутренне удовлетворенно осклабился, словно что-то шло по какому-то его плану.

Джонатан просунул в щель для монет пятьдесят пенсов и крутанул ручку. В тот же миг билетная будочка затряслась и заскрежетала, словно захихикала, и из нее выполз билетик. Разогнав рукой туман перед лицом, Джонатан уставился на станционные часы, висящие на столбе. Выделывали они что-то странное: ячейки на датчике обратного отсчета до прибытия трамвая зависли между «10» и «09». Судя по всему, часы были попросту сломаны…

Ни через девять, ни даже через десять минут трамвай не подошел. Джонатан и его собратья по несчастью прождали не меньше часа, и за это время мимо не проехал ни один экипаж. Казалось, что, кроме станции, весь Габен просто исчез, его будто бы больше не существовало… Под кованым навесом с каждой минутой все сильнее крепло вполне логичное предположение, что трамвая сегодня можно уже и не дождаться. На что кто-то постоянно твердил: «Нет, что вы! Еще будет! Последний трамвай! Это точно! Можете мне поверить!».

Джонатан поймал себя на том, что достает из жилетного кармана свои старенькие часики уже едва ли не каждую минуту, и подумал, что со стороны сейчас, вероятно, напоминает какого-то невротика. То и дело он порывался отправиться пешком, ведь, по сути, идти ему было не особо далеко – до следующей станции, но как часто и бывает, он все надеялся, что вот-вот, ну вот прямо сейчас, ну почти-почти… и трамвай подъедет. Да и мысль «Но я ведь купил билет…» не давала ему ступить и шага. Сугубо из-за своей нерешительности, он и простоял так долго.

И все же этот мерзкий город, видимо, решил сменить гнев на милость, и минут через пятнадцать к станции, пыхтя и скрежеща, подкатил трамвай маршрута «Сонный сквер – площадь Неми-Дрё». Джонатан обрадовался, забрался в полупустой вагон и пробил билетик зубами бронзового компостера. Выбрал место у окна.

Двери-гармошки с лязгом закрылись. Из рупоров-вещателей над ними раздалось трескучее: «Следующая станция – Городская лечебница», – и вагон, качнувшись, тронулся.

Трамвайщик зажег дополнительные фонари, но даже с ними удавалось осветить лишь ближайшие несколько футов впереди, поэтому он был вынужден ежечасно трезвонить, предупреждая возможных котов, бродячих собак, пьяньчуг и нищих детей, чтобы убирались с дороги.

Джонатан почти не