А суммарный потенциал нескольких человек должен быть априори выше. Надо лишь объединить…
– Сам виноват… Говорю же, заклинило его. Вас с дороги направил, а потом как громыхнуло, то и сорвался. Меня попытался заколоть. Идиот.
Понял?
Или просто свихнулся от постоянного давления. Второе вероятнее.
– А так бы да… он бы тоже повесился. Теперь придется что-то другое. Или не придется.
Спокойствие.
И все под контролем.
Тихоня.
Холод.
И жар. Внутри. В груди…
– Не дергайся. – Голос жесткий, и приказ заставляет замереть и Бекшеева тоже.
Правильно. Он боится Тихоню, что разумно.
А кого нет?
Глаза открывать сложно…
И перед ними все плывет, хотя света достаточно. Почти весь альбит светится, где-то ярче, где-то тусклее. И кажется, что они сами заперты в огромном кристалле. Дерьмо…
Так. Снова усилие.
Сомнения.
Страхи.
Тихоня замер, вцепившись руками в серебряный крест. Забрал? Нехорошо брать улики с места преступления, но он в своем праве. Чуть прикрыл глаза. Скосил.
Сапожник?
Медведь тяжело дышит. И за ним этот, с друзой, тоже наблюдает внимательно. Как и за Зимой. Софья? Ниночка… даже не смешно.
Янка?
Княжич?
Вариантов немного, но…
Рука Тихони падает, почти касаясь пальцев Сапожника. И тот едва ощутимо вздрагивает.
Сомнения.
И страх. Нет, не перед смертью. Страх, что не справится. Руки ведь слабые. Несмотря на все его старания, все одно слабые. А шанс один. И теперь Бекшеев явно ощущает прикосновение стали к пальцам. И ноющую рану на запястье, как будто это ему вены перерезали.
– Вторую руку давай. – Безумец очнулся и облизал губы.
Точно, наркоман, никак иначе не объяснить то, что Бекшеев перед собой видит.
– Не слушается, – пожаловался Сапожник. – Бывает иногда… поднять не могу.
И плечом повел осторожно.
Сила.
Совокупная. Холодная злая ярость. И готовность ударить. Тоже совокупная.
И…
Он замирает.
Безопасно. Это безопасно. Сапожник – слабак. Ничтожество. Он и годится только на то, чтобы стать ресурсом… Давно надо было.
И теперь жалкий.
Вон, слеза из глаза выкатилась. Это от боли. Ментальное воздействие всегда причиняет боль. Особенно если неоднократное. А…
И Лютик наклоняется.
Медленно… Как же медленно!
И так же медленно дергается нога княжича, про которого словно и забыли, выбивая из равновесия. И Лютик от легкого этого удара почти падает, взмахивает руками. И еще более медленно рука Сапожника движется вверх. Губы его кривятся, а из глаз катятся слезы, почему-то светящиеся… как кровь в чаше.
От напряжения голова взрывается болью. Или не она… Там, где-то далеко, раздается глухой тяжелый взрыв, эхо которого летит сквозь камень, не оставляя надежды.
Да уж.
Своей смертью…
«Добавляя в тесто дрожжи, следует тщательно отмерить нужное их количество. Ведь если дрожжей будет мало, то тесто не поднимется должным образом, а излишек в свою очередь придаст сдобе характерный неприятный привкус».
«Советы по домоводству»
Я не знаю, что он сделал, этот гребаный аристо с виноватым выражением лица. Я действительно не знаю, как у него получилось, что…
Я просто дала силы.
Меня ведь учили.
Когда вдруг ожила разорванная связь… Одинцову, наверное, икнулось. Хрен с ним, главное, что связь – это не только канал ментальной связи, как бы криво ни звучало.
Это еще и возможность.
Поделиться.
Силой.
Я и делилась, стравливая по капле, чтобы не привлечь внимания этого психа. Твою ж… по спине ползли струйки пота. А я только и могла, что пальцами пошевелить. И не одна я.
Медведь.
Столько беспомощности во взгляде.
Тихоня. Безумный оскал и готовность убить, дайте только шанс, но нет… осторожный угребок. Не даст. Мы здесь и останемся. Он даже скалу взорвет. Верю. Чтобы умереть вместе с нами. Для всех. Пока докопаются, поди-ка, попробуй докажи, что он… кто он.
Молчуна жаль.
Себя тоже.
А потом… потом я поймала спокойный взгляд Софьи. И улыбку ее снисходительную. Завозился на полу княжич. И этот, он шагнул к Сапожнику, что-то говоря…
Зацепился?
Споткнулся?
Он вдруг как-то нелепо взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. И с ревом дернулся Тихоня, заставив отпрянуть в сторону, почти налететь на Сапожника. А тот тоже дернулся.
И…
Стало легче дышать.
Вдруг.
А потом этот безумный аристо, который явно вознамерился героически помереть, побелел и стал заваливаться на бок. И следом, будто нам до того мало было, прогрохотал взрыв.
Там, наверху.
Высоко.
И…
– Медведь! Щит! Давай!
Я успела подхватить Бекшеева. А Медведь – привстать в попытке выкинуть щит. Только бесполезно.
И гора скрипела.
Трещала изнутри.
Гора грозилась осесть, и, если так, нас просто-напросто раздавит…
– Дар… – Медведь сгреб свою Ниночку. – Здесь его нет…
Нет.
Конечно.
И я… и он… и…
Я опустила Бекшеева на камни, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Скрип. Скрежет. И… и тишина? Вот так?
Можно выдохнуть?
– Он обвалил верхние галереи, – сказала Софья, протянув руку Сапожнику.
Мать его… это же логично. Он так трясся над своим сокровищем, что в жизни его не тронул бы. А вот укрыть ото всех – это да. Только позже. Когда выберется из шахт.
– Значит… все? – Сапожник поднял руку, прижимая к плечу.
– Да как сказать. – Я посмотрела на потолок, по которому, к счастью, не ползли трещины. – Наверх мы вряд ли выйдем, хотя… проверить можно.
Тихоня разогнулся, двигаясь очень медленно, и перевернул тело.
– Хороший удар, – оценил он.
Из глаза торчала рукоять небольшого ножа.
А ведь тоже повезло, что Дар зациклил подавитель на себя. Если бы тот работал автономно, эта смерть ничего не изменила бы. Так бы мы и сидели, пялясь друг на друга.
– Я… не специально.
– Значит, повезло.
Ниночка всхлипнула. Она мелко-мелко дрожала и казалась такой…
– Что произошло? – Попыталась нащупать пульс у Бекшеева.
Пульс был. Но и только. Выглядел он так… добить было бы милосердней.
А ведь сказано было.
Я осторожно приподняла голову. В целительстве я понимаю чуть больше, чем ничего. Но дыхание есть. Если приподнять веки, то зрачки… на свет реагируют, что хорошо.
Наверное.
– Я… не помню. Мы пошли на паром. – Ниночка прижалась к Медведю, а тот прикрыл ее огромной лапой. – Я… виновата… хотела поскорее уехать. Думала, что ты тогда задерживаться не станешь, если уеду. А пока я здесь, то одно, то другое… все откладывалось и откладывалось. – И слезы потекли по щекам. – И казалось, что никогда не уедем…
– Уедете. – Я попыталась улыбнуться. – Вот откопают нас, и сразу… первым же паромом.
– Правда?
– Конечно! – Иногда врать легко. – Так что он?
– Он… помню, Молчун сказал, что… меня убить хотят.
– Кто?
Ниночка отвела взгляд, но ответила:
– Ты…
