точнее, попытался наклониться и едва не упал, но был вовремя подхвачен Тихоней, – надо… направить силу. И тогда…
…Кровь не испарялась. Кровь впитывалась в стенки этой гребаной друзы, оставляя на поверхности белый налет, словно соль. Крупицы ее слипались друг с другом.
– Охренеть, – высказал Тихоня общее мнение. – Тогда… предлагаю так. Сперва… там он что-то сцедил, попробуем с нею. Потом…
Взгляд его остановился на княжиче.
И тот, икнув, попытался уползти. Это зря. От Тихони еще никто не уходил.
– Думаю, хватит и того, что есть. Прилив сил искусственный. Если переборщить, то просто сердце не выдержит, – сказал Бекшеев тихо. А потом добавил: – И отдохнуть надо. Восстановиться естественным образом, потому что…
Княжича Тихоня все-таки скрутил.
А я устроилась рядом с Софьей.
– Попонятнее написать не могла? – Пол был пусть жесткий, но теплый. И это тепло успокаивало. – Три, четыре… хрен поймешь.
– Он поймет.
– Кто?
– Одинцов. – Софья вытянулась рядом. – Он всегда меня неплохо понимал. Тебя, кстати, тоже.
– То есть это я дура?
– То есть вам стоит помириться, чтобы жить дальше. А тут случай неплохой.
– Если выживем.
Софья посмотрела снисходительно.
Стало быть, выживем.
Должны.
Что ж, это, конечно, успокаивало. Ну почти…
«Весьма часто аркан Умеренности показывает, что человека ждет некое серьезное испытание, которое потребует весьма многого. Однако, преодолев его, он достигнет душевного покоя и счастья…»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения
Чуда не было.
Был отдых.
И сухие глаза Ниночки, в которых еще жила надежда, что уж теперь-то все будет… как-нибудь будет. Молчащая Янка, старавшаяся вести себя так, будто бы ее вовсе здесь нет. И в противовес – ноющий княжич, который то грозился нажаловаться на нас, то требовал спасти его, то обещал сокровища, если мы его выведем и отпустим. Тихоне это надоело, и он княжича отключил. А потом сам вскрыл ему вены.
– Что? Этого не жаль. Все одно на виселицу, а так хоть польза будет.
И никто не стал возражать.
Правда, до смерти княжича не уморил. Процесс кристаллизации шел довольно быстро, и грязная миска, которую явно использовали, чтобы кормить пленников, постепенно наполнялась.
Не до краев, но и ладно.
Нас… не так много.
Сапожник впал в молчаливую задумчивость, схожую с хандрой. И мне это состояние настолько не понравилось, что я не удержалась.
– Если сдохнешь, – сказала я, перебирая теплые на ощупь кристаллы, – Отуле придется растить ребенка одной. И его будут дразнить ублюдком.
– Что?!
– Что слышал. Кстати, Яжинский ее выгнал.
– С-сволочь он, – заикаясь, сказала Янка. И это были первые ее слова. – Он… он… он чуть не убил маму! Когда сказали! И меня тоже… – И она расплакалась, а Ниночка ее обняла.
Я же спросила:
– Этот тебя в лесу поймал?
– Д-да… я думала, что заблудился. И он такой весь… такой… неопасный. А он… и я тут… и…
Она ревела совершенно по-детски, уткнувшись в Ниночкино плечо. Та же утешала, нашептывала что-то. А Сапожник сидел, уставившись в одну точку, и покачивался. Взад и вперед.
Взад и…
И главное, выражение лица у него становилось таким вот, решительным. А потом он поднял голову и сказал:
– Я ведь убил человека…
– Ну как тебе сказать. Как по мне, он давно перестал быть человеком.
Еще задолго до того, как Мишку убил. И… и даже если не Мишку, он сорвался бы. Из-за излишка силы. Альбита. И в целом того, что в голове его творилось.
А потом мы пошли.
Наверх.
Два пути. Два прохода.
Но Софья уверенно шагнула в зал с… женщинами. И, пройдя его насквозь, закрыла глаза. А потом сказала:
– Нам повезет.
Ей хотелось верить, потому что… все-таки пророчица. А с другой стороны, внизу дар не работает. Поэтому шансы и там, и там равны.
– Повезет, – ответила ей.
И пальцы скрестила. На удачу.
Что еще оставалось? Кроме этих пальцев и надежды.
Что завал не так велик.
Что верхние галереи уцелели хоть как-то.
Что подпорки выдержат давление и сверху земля не осядет к чертовой матери, окончательно превратив шахту в очень большую и роскошную – куда там курганам предков – могилу. Что силенок у нас хватит. И дури.
Боги любят сильных.
Все любят сильных.
И от первого направленного удара Медведя скала затрещала. А с потолка посыпалась мелкая крошка. И…
– Может, вы все-таки там погодите? – предложила я Ниночке.
И Янке, что за Ниночку цеплялась.
И Софье тоже, хотя она точно откажет.
– А то вдруг…
Все-таки мы глубоко. А скала, прогрызенная шахтами, как ходами, ненадежна.
– Лучше пусть быстро… если что, – сказала Ниночка очень тихо. – Медленно я не хочу.
– Да и если вы пройдете, а внизу засыплет? – Янка мыслила несколько иначе.
И в этом была логика.
– Погоди, – Тихоня подхватил горсть кристаллов, – иначе давай. Медведь, щит держи, чтоб, если оседать начнет, отступить могли, а я плавить попробую. С огнем у меня всегда выходило. Тьма…
– Поддержу.
– И я. – Бекшеев еще слабо держался на ногах, но отказывать ему Тихоня не стал.
Это бесчестно было бы. Кивнул вот.
Сапожник стал в пару с Медведем. Княжич… ну его не спрашивали.
Первый завал, как ни странно, мы прошли легко. Так, чуть потолок просел, осыпался, закупоривая проход. И эта легкость обнадежила. Чем мы выше, тем легче до нас добраться. По полуразрушившейся третьей галерее мы шли довольно долго. Здесь было темно, альбит остался внизу, а артефакты Сапожника перестали работать.
Двигаться приходилось на ощупь.
И Софья вела.
Куда-то… до очередного завала. Там отдых. И повторить…
Вода заканчивается. А наверх…
Вперед.
Больше никто не плачет. Даже княжич и тот заткнулся. Только дышит тяжело и периодически срывается на кашель. Но мы идем.
Время. Там, в темноте, времени нет. Зато силы уходят. И в первый раз, когда Медведь принимает кристаллы, я замираю от ужаса. Это ведь всегда нагрузка, а у него сердце…
Тихоня закидывает их в рот горстью.
И выброс силы расчищает коридор. А потом еще один… и еще… и их все равно много. Слишком много…
Когда Медведь отключается, мы останавливаемся. Он молча оседает на пол, и Ниночка не успевает подхватить. А если бы и успела, куда ей удержать-то?
– Живой. – Я нахожу его на ощупь. Странно, но в этой кромешной тьме мы тоже что-то да видим. – Просто… надо отдохнуть.
Напиться бы. Поесть.
Но нет. Ни еды, ни… последние капли воды остались где-то там.
– Мы умрем, да? – тихо спрашивает Янка. – Я… я не
