Аэродром не нужен. Вертикальные взлет и посадка.
– Хорошо… – Что еще сказать? По делу если только. – Там, внизу…
– Бекшеев доложил.
Замечательно. Значит, мне повторять не придется.
– Как ты понял, куда идти?
– Софья же написала. – И такое искреннее недоумение – как, мол, это можно было не понять. – Да и зверюга твоя… У нее отменное чутье.
– Где она? – Сердце екнуло.
– Тут… Мои люди приглядывали, теперь вот Софья в себя пришла. На их счастье.
Чудесно.
– Кофе…
– Скоро принесут. Правда, Бекшеева настоятельно рекомендовала не увлекаться.
Увлекаться не буду. Но выпью.
– Держи. – Одинцов протянул конверт. – Пришло на следующий день после нашего разговора. Точнее, раньше, но… пока проверили, пока секретарь доложил. Я тебе звонил… – Но связи уже не было. – Тогда и выдвинулся. Сразу. Понял, что Бекшеев опять не ошибся.
Что это?
Конверт.
Бумага.
Кривые крупные буквы, как будто писал человек, только-только писать научившийся.
«Вы гаварили, что могу абратится. Я не знаю, чего са мною. Я сашел с ума. Я не помню. Помню женщин каких-то. Что их встричаю. И везу. А потом пустата».
– Молчун?
– Он был простым парнем. Охотником. Родился, рос на Севере. В войну сперва пулеметчиком был, потом в снайперы забрали. Снайпер он великолепный. А вот с образованием не очень.
И писать он не любил не из-за артрита и почерка? А потому что… Медведь его писанину лично забирал. Потом вообще все на Ник-Ника свалил. Тот злился, но не перечил.
«Он гаварит я ухадил. А вазвращался с кровью. Кровь была. Но я никаво не убивал. Я знаю. Я не мог. У меня руки бальные. И балит сильно. Он вадил внис и балеть пириставало. Руки. А галава начинала. Я спрашивал чиго мне делать. Он гаварит нельзя никому гаварить. Что если кто узнаит то запрут меня в доме для сумасшедших».
– Это…
– Накопительный эффект. Подавители – сложные игрушки, тем более Лютик…
– Его звали Дар.
– Дар, стало быть? Тогда знаю. Дар Игнатов.
– Знаешь?
– Его… скажем так, искали, хотя официально и считался погибшим.
– Его и вправду пытались убрать?
– Зачем? Скорее уж человек, который работает ликвидатором, рано или поздно приходит к мысли, что ликвидировать могут и его.
Ну да. Логично.
Профессиональная паранойя.
«Я стал слидить за ним. Он уходит. И возвращаится. Я пошел по следу. И потирялся. Я никогда не тирялся в лису. И потом еще очнулся уже дома. А он ругался. Сказал что у меня руки в крови. Я посмотрел. Вправду была кровь. Но я не убивал. Что-то с ним».
– Он подавил мальчишку, но со временем давление ослабло. Организм приспосабливался, тем более если он таскал Молчуна в шахты. А он должен был. Внизу же альбит.
– Нашли?
– Нашли.
– И… что теперь? Опять откроют шахты?
«Я хотел пагаварить с Мидведем. Но не смог. Рот не аткрылся. И ни с кем тоже. А вот писать могу. Тут неладно. Приежайте. Я думаю что сашел с ума или я. Или он. Но дальше так не могу».
– Сложно сказать. Вряд ли. Синтез дает неплохие результаты. А то, что там, – уникальное природное явление. Сильный источник и альбит. Хотя пока ведется следствие, вниз никого не пустят.
А вестись оно будет ровно столько, сколько потребуется службе безопасности империи.
Молчуна жаль.
И Ник-Ника… Барина, каким бы он ни был. Мишку. Женщин тех.
– Бекшеева уверена, что там можно открыть лечебницу. Что краткосрочное воздействие полезно. Стимулирует организм. Восстанавливает. – То-то я себя такой восстановленной чувствую. – Но это, конечно, нужно будет исследовать. Скорее всего, поставят закрытый научный городок.
Хорошо. Наверное.
– Дар там не работал. Ни у меня. Ни у остальных. А подавитель – работал. И не только он. Само ментальное воздействие. Почему?
– Тоже будут выяснять. Вероятно, дело в диапазоне излучения. Источники ведут себя по-разному. Может, этот подавлял физические проявления дара, а вот ментальные – стимулировал.
Ясно. Сами не знают.
Но объяснение найдут. Для отчетности. В принципе, сойдет и такое.
Я же думаю. О том, что было.
Молчун… делал, что ему скажут. Или не делал. Но день изо дня, год за годом под прессом. И в какой-то момент сорвало. В тот ли, когда он выстрелил в нас с Бекшеевым…
– Машина. На мине?
– Да.
– Со стороны выглядело бы так, словно это он. Сперва стрелял. Потом подорвал.
А дорога, по которой мы двинемся, одна. Игнатов все просчитал. И Молчуна он в живых оставлять не планировал… А вот в пещере, вместе со всеми, да.
Хороший кандидат на роль виноватого.
И если Молчун до этого не убивал, то стрельба по своим могла стать тем триггером, который пробудил бы его разум? Могла… но не легче.
– И… что теперь?
– Следствие. Медведя в отставку отправят. Сама понимаешь, ему давно надо было бы. Тихоня пусть сам решает, если что, силой удерживать не будут. Да и в остальном…
– Бекшеев уедет?
Одинцов отвел взгляд. Понятно. Я только-только привыкла.
– Ему здесь не место. – Одинцов встал. И сел. И снова встал. Совесть грызет? Эта его суетливость – верный признак. – Мне повезло его отыскать. Ты знаешь, что он разработал алгоритмы оценки криминальной напряженности? И для поиска серийных преступлений? И сколько всего мы по этим алгоритмам откопали…
– Угомонись, – я завернулась в халат, – никто его держать не станет.
– Кроме него самого.
И снова этот напрочь виноватый взгляд, за который так и хочется по лбу треснуть.
– Давай уже выкладывай…
В дверь постучали. Когда Одинцов открыл, в палату вкатилась тележка, прямо ресторанная. И накрыта как в ресторане. Серебряные колпаки. Кофейные чашки белого фарфора. Молочник тоже фарфоровый. И в животе заурчало.
– Держи. – Одинцов подал кофе. И пирожное. Крохотные корзиночки с фруктами. А сверху белым облаком – сливки. Знает, гад, мои слабости. – Проблема в том, что он не хочет уезжать. Говорит, воздух на Дальнем очень уж свежий.
– Не врет. – Я откусила от корзиночки и зажмурилась. – Свежее некуда. От меня чего надо?
– Бекшеевы довольно упрямы… Когда-то, веке этак в четырнадцатом, их предок заявил права на островок. Махонький. Скала, на которой ничего-то не было, кроме птичьего дерьма. Но на нее претендовали… другие рода. В общем, война длилась сорок пять лет, еще девятнадцать – судебные тяжбы. И островок остался за Бекшеевыми.
– Хочешь сказать, редкой дури человек?
– Боюсь, что так… Здесь он не усидит. Найдет новую…
– Статистическую погрешность?
– Ее. И в итоге вляпается. Сам. Без прикрытия. А мне его светлая голова нужна в целости и сохранности. Так что… возглавишь отдел?
– Чего?!
Предупреждать надо. Я пирожным подавилась. А Одинцов вежливо постучал по спине.
– Он отказался. Да и понимаю. Это скучно
