из уха кровь идет.
А Томас лишь кивнул. Идет? Пускай себе. Глядишь, вся не вытечет. А если и вытечет, то смерти он не боялся. Но салфетку, скомкав, к уху прижал.
– Что… еще… скажешь?
Слова отдавались в затылке, будто кость стала медной, а звуки – молотом, по этой меди ударявшим. И дышать приходилось ртом, потому как из носу тоже кровило.
– А чего надо? Если хочешь, приезжай. Место найдется.
– Я в мотеле.
– Ага… слышал…
– Эшби?
– Ник? Да вроде нормальный парень. Хотя… как-то случилось мне беседовать… сам дурак, конечно, по дури влез. Не стоило девчонку трогать… да… теперь понимаю, а тогда кровь кипит, и приняли опять же на грудь хорошенько. А как приняли, то и… в общем, нехорошо получилось. Да… Ник после появился. Поговорить. И поговорил.
– О чем?
Даг глянул поверх головы.
– О том, что нехорошо обижать маленьких беззащитных девочек, да… И так говорил… вроде не матюкался, а ощущение, что с меня кожу живьем содрали. Мрак. Это из-за глаз. Они у него драконьими становятся, да… Потом еще Дерри нашел. Поговорил… Я после неделю отлеживался, но уж лучше так, чем пять минут с Ником… честно, чудом не обделался. Вот вспоминаю, пытаюсь понять, что ж там было такого. И каждое словечко, им сказанное, помню, а с чего жуть такая, непонятно…
Даг не походил на человека, которого можно было напугать.
– Это Зои вас…
– А? Да, она. Что-то там не поделили. Но полукровка всегда наглой была. Ей бы тихо сидеть и радоваться, что белые люди к себе пустили, а она вечно зубы оскалит и тявкает.
Томасу захотелось свернуть Дагу нос набок. Пусть и до того он был свернут, но глядишь, и выровняется, а там, следом, и голова в порядок придет.
Порядка этой голове определенно недоставало.
– Зои же красивой была… такая штучка… наши все облизывались, но она никого не подпускала. Так, проводить позволит, по улице пройдется. В «Цветке» посидит, и только… Джер сказал, что она поцеловать его пообещала, если пугнем полукровку.
Да, определенно недоставало.
– Почему Эшби на ней женился?
– Так… любовь зла.
– А была ли любовь?
– У него – да… Помню, она вернулась сразу за Ником. Или перед? Черт, оказывается, и не помню. Но вернулась. По первости из дома носу не показывала… с ней, думаю, тоже говорили, хотя иначе, чем с нами. Дерри не стал бы бабу бить. Но уехала она после той истории быстро. А потом вернулась. На свою беду. Глядишь, не полезла бы к Эшби, живой бы осталась.
– Она еще жива.
– Да лучше сдохнуть, чем такая жизнь. – Даг щелкнул пальцем по горлышку бутылки. – Старуха ее на каждом углу орет, что это Эшби виноват. Только неправда. Ник ее любил. Знаешь, я ж видел, как они встретились… он глянул – и все. Это многие видели, да… даже слушок пошел, что она его приворожила, но Ник же Эшби, его ж не приворожишь. Вроде как.
Кто-то заржал. И чужой смех ударил по ушам, заставив скривиться.
– Все-то думали, что он полукровку в жены возьмет, он с ней возился, но тут появилась Зои… С девкой они не ладили.
– Ее Уна зовут.
– Завалил-таки?
– Нет.
– Ты к ней всегда неровно дышал. Так что не щелкай, братец… хотя… ты ж вернулся…
– Не навсегда.
– Это ты зря. У шерифа детей нет, а за порядком кому-то надо смотреть. Вот потому тебя Эшби и выбрал.
Хохот сделался громче, а табачный дым определенно гуще. Он резал глаза, драл горло и туманил разум.
Эшби отправил его к дяде, который, оказывается, дядей вовсе не был… и никогда-то не возникало сомнений. Да и кто будет сомневаться в словах взрослых?
– Зои… Зои вернулась этакой столичной штучкой. Настоящая леди. Наши местные и в подметки ей не годились. Ник и влюбился… там аккурат со стариком несчастье приключилось. Вовремя очень. Если б Зои не боялась драконов до усрачки, я б подумал, что это тоже она. Она хитрая стерва. В той истории я ведь не особо молчал, как шериф свои вопросы задавать начал, я сразу и раскололся. С Маккорнаком спорить себе дороже. Вот… ее вызвали. А Зои глазками хлопает и невинность играет… но ведь целовалась она. С Джером-то. Я знаю. Сам видел.
– Какое несчастье? – сквозь гул голосов и надсаженный хрип музыкального автомата Томас выделил главное.
– Так со стариком Эшби. Не знаешь? Его ж дракон зашиб…
Томаса я нашла на заднем дворе забегаловки, в которую любил заглядывать Билли. Да что там любил, в последние месяцы он проводил там и дни, и ночи, просаживая те крохи денег, до которых получалось дотянуться.
Хуже всего, что ему давали в долг. Пятерку. И десятку. И даже пятьдесят, зная, что я отдам. Я ведь должна отдавать долги чести, плевать, что чужие.
– Пил? – поинтересовалась я, спрятав руки за спину.
Хотелось вцепиться в волосы этого придурка, которому бы лежать тихонько, надеясь, что последствий от ковыряния в мозгах не будет, а он по барам шляется.
– Нет.
– Врешь.
– Глоток пива. На редкость поганое.
– А то. – Я плюхнулась рядом. – Другого здесь нет. Подозреваю, что его тут и варят… или не тут, а там – пустыня большая.
Луна ныне почти вошла в тело, вон, в боках раздалась, краснотой налилась, не предвещая ничего хорошего.
– Я с братом говорил, – признался Томас, ковыряясь в ухе. – Он сказал, что это я Берта убил.
– Вот так прямо и сказал?
– Прямо.
– А ты?
– А я ничего не помню. То есть помню. Только не уверен, что это действительно память, а не игра воображения. Еще сказал, что Ник с ним разговаривал после той истории, когда тебе косу обрезали.
Надо же. Я не знала. И теперь обрадовалась как-то совершенно по-детски. Значит, ему было не все равно. Но он же был в отъезде? Или нет? Нет, был в отъезде, это точно, но… возвращался?
У него ведь случались каникулы. Праздники. И в теории Ник мог бы наведаться, но… почему я не знала? Он не желал встреч?
– Тоже что-то вспомнила? – светским тоном поинтересовался Томас.
– Вроде того. Его здесь не было. Он учился. И приезжал редко. А когда приезжал, отправлял мне приглашение. На ужин. И мы ужинали в его треклятом огромном доме… на День благодарения. И еще на Рождество. И весной тоже. Но когда приключилась эта хрень, его здесь не должно было быть.
И я знаю, о чем говорю, потому что… потому что каждый приезд Ника был событием.
– Почему он не сказал?
