Хотя, старушкой ее язык не поворачивался назвать. Она была очень ухоженной. Можно сказать – красивой. На ней была белая блузка с рюшечками, темно – розовая юбка, такого же цвета – пиджак. И шляпка! Небольшая, слегка старомодная. Выглядела она при этом так, будто только что гуляла по улицам Парижа.
– Доброе утро, Асенька! – поздоровалась старушка, рассматривая Асю.
Ася поднялась и потерла глаза, надеясь, что старушка ей всего – лишь приснилась.
– Нет, милая! – тут же ласково сказала женщина. – Я тебе не снюсь. Не хотела тебя будить…
Молодой домовой, со шкафа, невежливо крикнул:
– Не хотела бы – не кашляла бы…
– Ах, Ванифантий, – ответила ему старушка, ничуть не обидевшись, – какой ты стал большой! Спускайся вниз, я тебя поцелую!
Молодой домовой, которого, оказывается, звали Ванифантий, не только не спустился со шкафа, но и прижался на нем к стене – чтобы уж точно не достали.
– А вы, простите… – озадаченно спросила Ася, которая никак не могла вспомнить – кто же перед ней.
– Мария Ивановна! А вы – Асенька! Я уже все про вас знаю.
– Откуда? – не поняла Ася. Похоже – в том мире все всё про нее знали. А вот она про них – практически ничего…
Старушка засмеялась:
– Видите ли, нам, по ту сторону зеркала, довольно многое про вас видно! Нет, вы не подумайте! Я не сидела возле зеркала, и не подглядывала за вами. Случайно…
Старый домовой на шкафу то ли засмеялся, то ли закашлялся.
– Что с тобой, Веритольд? Купи сироп солодки от кашля, очень советую… Так вот… Я, в некотором роде, знакома с вами. Вы уже проснулись, милая? Может быть – угостите старушку чаем?
Ася нехотя встала с кровати и надела халат.
– Да, разумеется. Хотя у меня выходной – я хотела подольше поспать…
– Ах, простите мне мою бестактность! – тут же спохватилась старушка. – Я уже ухожу…
– Да подождите! – Асе стало перед ней стыдно. – Раз уж я проснулась, давайте выпьем чаю. Черный, зеленый? Может быть кофе?
– Кофе! – старушка засияла так, будто ей предложили не кофе, а сундук с золотом и титул графини. – Если можно. Нона редко меня угощала. Она, знаете ли, больше всех из нас предпочитала общество Валентина… Оно и понятно: она – женщина одинокая. Он – красавец такой! Редкая женщина устоит. Хотя я – устояла!
Со шкафа вновь раздался – то ли смех, то ли кашель.
– Веритольд! Купи же настойку солодки, ты же невозможно кашляешь? Асенька, купите ему!
Ася, ставя турку на плиту, кивнула:
– Хорошо.
– Ах, какая вы прелестная девушка! И мне совершенно непонятно – как такая девушка может быть одинокой в свои тридцать лет. Вам же тридцать?
Ася вновь кивнула. В этот раз – настороженно.
– Не отчаивайтесь, моя милая. Еще годик – другой у вас есть. Это потом вы начнете увядать, а пока… Да и из – за того мужчины, который променял вас на… А на кого он вас променял? Да не важно…
Ася, начавшая злиться, перебила ее:
– Вы, простите, сюда или назад, в зеркало?
– Назад, – ответила старушка, ничуть не замечая агрессии в свой адрес. – Я два часа назад сюда пришла, и все свои дела уже успела сделать.
– Допекла уже кого – то с утра! – подал голос молодой домовой. – Да ей на это и пяти минут хватит!
– Да что ты выдумываешь, Ванифантий, милый! Пропей что – нибудь от нервов. У тебя же переходный возраст. Асенька, вы уж позаботьтесь о них обоих. Так вот – я рано пришла, будить вас не стала! Я же имею деликатность, как – никак! А вот сейчас решила познакомиться! Как там наш кофе?
Ася сняла с плиты турку и, налив кофе в кружку, поставила ее перед Марией Ивановной.
– А о том, что вы не смогли удержать возле себя этого мужчину… Так это ничего страшного, и нечего было так убиваться вчера…
На глазах Аси выступили слезы.
– Ну что вы расстраиваетесь, милая! Я же сказала – еще год – два у вас есть! А дальше – может, и одинокой останетесь всю жизнь, так что же страшного? Нона вот жила одна – и ничего! А то, что сразу же вам изменять начал…
Старый домовой не выдержал, и, спрыгнув со шкафа, больно впился ей в ногу. Странно, но, несмотря на старость, зубы у него оказались острее, чем у овчарки.
– А ну – ка шуруй назад, откуда пришла! – крикнул старый домовой, наконец, отцепившись от ее ноги.
– А!!! Веритольд! У тебя бешенство! Ася, скажи ему – пусть отстанет!
Молодой домовой тоже спрыгнул со шкафа.
– Давай, проваливай, противная старушенция! В этом мире тебя никто не любит, и в том тоже! Вела бы себя по-человечески!
Старушка, прихватив свой ридикюль, который она оставила на трельяже, быстро юркнула в зеркало. Ася, закрыв лицо руками, опустилась прямо на пол и зарыдала.
Старый домовой, сев рядом, погладил ее маленькой мохнатой ручкой и сказал:
– Не слушай ее, хозяйка! Мы же предупреждали тебя – даже не разговаривай с ней! А ты ей – чай, кофе!
– Да она по Валентину третью сотню лет сохнет, а он – лишь посмеивается, – добавил молодой домовой. – Кто же с такой мегерой свяжется?
– У нее же работа такая… – устало сказала Ася.
– Да какая работа? Это характер у нее такой! Что в рабочее время, что в нерабочее – все одно и то же!
Ася на это лишь покачала головой.
– Она права! Кем бы она ни была – она права! Меня никто никогда не полюбит! Да пропади все пропадом!!! – с этими словами она в отчаянии бросила пустой кружкой в зеркало.
– Нет!!! – хором закричали оба домовых.
А дальше случилось невероятное! Воздух в комнате вдруг стал плотнее – словно его можно потрогать руками. Молодой домовой, очень быстро подпрыгнув, попытался поймать летящую кружку, но не смог. В последний момент он лишь смог коснуться ее рукой – и кружка, пролетев всего в нескольких сантиметрах от зеркала, попала в окно.
Раздался звон бьющегося стекла.
Ася удивленно смотрела то на зеркало, то на разбитое окно, то на домовых.
Старый домовой, схватившись за голову, закричал:
– Ты хоть понимаешь, что ты могла натворить??? Если бы оно разбилось – это был бы конец!!! И тебе, и нам, и всему миру!!! Мальчик мой, ты как?
Молодой домовой, плача и подпрыгивая на месте, громко завыл:
– Больно! Как же больно! Я, кажется, палец сломал!
В раскрытое окно вдруг постучали, и домовые тут же стали
