верите? — спросил Николаев.
— Пожалуй, вы правы, — легко согласилась Марта. — А скажите, не мог это быть кто-то из вашей… группы?
Марта нарочно сделала небольшую паузу, давая мысленно вставить туда другое слово. Давая время подумать.
— Нет, конечно! — Николаев даже почти возмутился. Но не сразу, видимо, успел придумать ответ на “секту”, и теперь торопливо переделывал свою реплику.
— Мы почти братья! — продолжил он.
— И сестры, — меланхолично добавила Марта, вспомнив свое видение.
— И сестры, — подтвердил Николаев. — Мы не стали бы воровать друг у друга!
— Мое дело — проверить, — ответила Марта. — Можете дать контакты ваших братьев? И сестер?
— Увы, — ответил Николаев, — мы встречаемся на репетициях, а так…
— Понятно, — сказала Марта. Она и не ожидала, что ей так легко выдадут сектантов.
— Но уверяю вас, — сказал Николаев, — если вы закроете дело, я нисколько не буду против. Пропажа ерундовая…
Марта кивнула, готовясь выслушать еще одну серию бормотания по поводу незначительности, неважности и того, что надо их оставить в покое…
И вдруг насторожилась.
Голос Николаева неуловимо изменился.
— Именами тех, кто слышит, словами тех, кто говорит, — бормотал Николаев. — Память лишь вода, течет-течет…
— И может вся вытечь, — резко перебила его Марта. — А может и не вытечь.
Сидела она по-прежнему спокойно, но голос стал такой, что Николаев даже приподнял руки, словно ожидая удара.
— Я ничего такого… — пробормотал Николаев.
— И я ничего, — ответила Марта и встала. — Я не собираюсь забывать сказанное. А что забуду — у меня записано.
Николаев тоже встал.
— Ну, что ж, — сказал он медленно. Даже голос его изменился, стал серьезнее, взрослее как-то. — Познавательно, да. Рад знакомству.
Руки он держал так, словно хотел что-то достать из кармана, и в то же время опасался, что его не так поймут. Или напротив, поймут именно так.
И тут дверь раскрылась и вошёл Динозавр.
— Марта Федоровна, — сказал он, и Николаев словно сдулся. — Кофе подождать пришлось, очередь. А ещё, там вас спрашивают. Гражданка какая-то. Говорит, личное дело.
— Идите, Николаев, — сказала Марта. — Если будет нужно, я вам позвоню.
Николаев пробормотал неразборчиво и вышел. Динозавр посторонился, пропуская. Потом глянул на Марту.
— Он что, буянил? — спросил он с удивлением. — Вроде, сморчок такой…
— Да, не… — ответила Марта, сама точно не зная, буянил ли Николаев… — Кажется, он очень хотел буянить, но никак не мог решиться. Да, а что за гражданка?
Марта встала, собираясь идти смотреть.
— Да ты не беги, — усмехнулся Динозавр. — Гражданка подождет, а кофе остынет.
Но Марта уже выходила из кабинета.
В холле людно, а вот в регистратуре никого. Все куда-то вышли, несомненно, по очень важным делам.
Куда-то спешили студенты, смирно сидели две старушки, какой-то солидный дядька бродил туда-сюда, разглядывал плакаты на стенах.
Мирослав тоже мельком глянул на плакаты. Здоровый образ жизни, терроризм, Ковид… стандартный набор. Все, как в любой другой больнице, только здесь еще и куча студентов — клиника при медуниверситете.
Мирослав нашел на стене схему здания, прикинул, куда могли положить Белкину и уверенно двинулся внутрь здания. Для себя он решил, что если его остановят, то он и обрушит на остановившего все вопросы, на которые должны были ответить в регистратуре.
“А то на концертах вечно кто-нибудь за кулисы пролазит, — посмеялся про себя Мирослав, — а значит, и мне можно в больницу!”
Так с улыбкой и очень уверенным лицом, он и пошел искать отделение токсикологии.
Видимо, лицо было достаточно уверенное, и несмотря на отсутствие белого халата, его никто не останавливал. Зато он почти заблудился.
Здание старое, построенное и перестроенное, достроенное и переделанное. Бесконечные переходы, двери, таблички, лестницы. Медсестры пробегали мимо так стремительно, с видом еще более деловым, чем у Мирослава, и он никак не успевал их окликнуть.
— Извините, — обратилась вдруг к Мирославу какая-то тетка в белом халате, но с таким потерянным видом, что ясно было — посетительница тоже заблудилась в лабиринтах клиники. — Не подскажете, как пройти в отделение токсикологии?
Мирослав обаятельно улыбнулся.
— Смотрите, вон же указатель, — ответил он и показал на надпись, которую сам обнаружил буквально секунду назад.
— Да была я там! — ответила тетка. — Там закрыто! И нет никого, спросить не у кого!
— Пойдемте, посмотрим, — предложил Мирослав, хотя сам слегка растерялся. Как искать, если указатели указывают на закрытые пути?
“Хозяин-хозяин, — пробормотал Мирослав беззвучно и мыслью попытался найти здешнего домового, — не води ты нас кругами… Я ж к тебе с полным уважением…”
Он попытался представить себе, каким должен быть Хозяин этого здания — старинного, большого… Набитого знанием и учением, юными балбесами, врачами и педагогами… и больными. Надежда, боль, отчаяние — все вместе, и копится и копится в стенах, в полу, в самой атмосфере…
Сколько людей умерло здесь… сколько студентов завалило сессии…
Мирослав подумал, что по интенсивности эмоции — еще неизвестно, кто переживает больше. Умирающим не до того, они слабы, их разум мутится, страх приглушен бессилием. А студент — человек молодой, здоровый… Так что Хозяин здания должен походить на профессора. Дореволюционного профессора — солидный, в пенсне и с седой бородкой…
Рядом с дверью, на стене висел портрет. В первый момент Мирослав даже подумал, что на него смотрит Хозяин — лицо было именно таким, как он только что себе представлял. Мирослав подошел, прочел подпись под портретом.
“Малиев, Николай Михайлович, основатель кафедры анатомии…”. Дальше читать не стал. Пробормотал только тихонько:
— Спасибо тебе, Хозяин.
А вслух сказал:
— Смотрите, вот же проход!
Он повернул ручку, и дверь легко открылась. За нею оказалась лестница наверх.
— Странно, — сказала тетка, — а я ж вот только была! Даже подергала и постучала…
— Наверное, кто-то проходил и открыл, — предположил Мирослав и пропустил даму вперед.
— Хорошо, что нашли, — бурчала тетка впереди, — а то племяшка моя непутевая. И жить толком не может, и тут ухитрилась спрятаться…
“А не к одному ли и тому же человеку мы идем?” — подумал Мирослав.
— А что с ней? — спросил он вслух.
— Таблеток наглоталась, дура, — ответила тетка. В голосе была усталая злость
