оказался, явно, соотечественник в косоворотке и заправленных в смолянисто-чёрные сапоги штанах.
В следующей коробке жались друг к дружке чопорные дамы в длинных юбках и строгих однотонных блузах. Из другой торчали головы в высоких колпаках с вуалями. Из-за этих колпаков их и пришлось, наверно, упаковать «стоя».
В свете фонарика, как на экране старого проектора, возникали персонажи, узнаваемые и не очень. Чёрные и белые лебеди соседствовали с мальчишкой в пионерском галстуке, Дон Кихот с мужчинами в сюртуках и цилиндрах, Снегурочка — с чёрным котом, играющем на балалайке.
Ванька медленно двигалась по узкому проходу. Некоторых кукол брала в руки, и они, как будто просыпаясь, вздрагивали, взбалтывали подвижными конечностями и снова замирали, обвиснув, безучастные и немые. Было в них что-то жутковатое и, в тоже время притягательное, как в страшной сказке. «Уснувшие души», — вспомнила она фразу из расшифрованного накануне отрывка дневника.
— Как же там было?
«Есть такие места, ничем на первый взгляд не примечательные, в которых, непонятным для меня образом, ощущается зыбкость сущего. Словно материя и время истончаются и, ещё не рвутся, но уже колышутся, как занавесы, прикрывающие открытые окна, сквозь которые готова прорваться другая реальность. И воздух там странно вздыхает, будто уснувшие души перед пробуждением».
— Уснувшие души…, — повторила она и двинулась дальше.
Несколько кукол, выпавшие из опрокинутой коробки лежали на диване. На них были стилизованные полицейские мундиры. Ванька хихикнула, представив нынешних полицейских в трикотажных колготках. Одна из фигурок свалилась на пол. Ванька наклонилась, подняла её и осветила фонариком. На ней ничего не было, кроме голубой рубашки, застёгнутой на все пуговицы.
Веселье на кухне было в самом разгаре. Алишер, под аккомпанемент импровизированных перкуссий, пел что-то из «Битлз». У него оказался не сильный, но приятный тенорок, так что Ванька от души поаплодировала вместе со всеми.
— Ну, как, Клёпа? Налюбовалась?
— Ага! Ты Карабас Барабас какой-то!
— Что вы, многоуважаемая наша Анна Андреевна! — лысина гостя из розовой давно превратилась в ярко-малиновую, — наш Герасим Михайлович скорее похож на папу Карло!
— Папа Карло — тоже ничего! Будешь на папу Карло отзываться?
— Вот что, Буратина ты наша, не пора ли тебе домой?
— А ты всегда гостей так выгоняешь? — попробовала возмутиться Ванька, но, взглянув на часы, поняла, что действительно засиделась.
— Не всех! Только самых маленьких. Пойдём, провожу.
— Да, не надо, я сама.
— Как можно, дорогая, чтобы трое джентльменов отпустили даму поздним вечером одну?!
— Можно, можно! Тем более что идти даме только через дворик до улицы. Там даму будет ждать специально поданный кабриолет.
— Стой! — Гера стукнул себя по лбу.
То есть хотел стукнуть по лбу, но слегка промахнулся, попал в бровь и теперь слегка морщился от досады.
— Я же чертежи так и не забрал! Ты на выходных дома появляешься? Очень надо. Я заеду, когда скажешь.
— Вообще-то появляюсь, но не в эти. Мы в пятницу вечером прямо с работы на дачу уезжаем. Обратно — в воскресение вечером.
— Эх! Невезуха какая! Что я ребятам скажу?
— Скажешь, что балбес.
— Спасибо, посочувствовала.
— Ладно, — сжалилась Ванька, — спасу тебя на этот раз. Я ключи запасные оставляю под подоконником справа. То окно, что на пролёт ниже квартиры. Там небольшая выемка, но я ещё пластилином на всякий случай приклеиваю. Найдёшь?
— Найду, конечно, — обрадовался Герасим, — спасительница моя!
— О! Эсемеска пришла. Кабриолет подан! На этом, господа, позвольте откланяться! Была рада знакомству.
Алишер и Яков Семёнович многословно заверили, что они рады гораздо больше, просили не забывать и заходить ещё, но, в конце концов, Ваньке удалось вырваться на свободу.
На улице противно моросило. Голубиный благодетель по-прежнему был в арке, но уже никого не кормил, а просто сидел на каком-то не то коврике, не то старом полушубке, поджав ноги, как Алёнушка на картине Васнецова. Ванька завертела головой в поисках машины. Такси подмигивало красными фарами метрах в тридцати справа по переулку. Она накинула капюшон и тут услышала за спиной ровный, хорошо поставленный голос: «Подайте, дабы помянуть усопшую рабу божию Наталью!»
Дома было тепло и как-то по-особенному тихо. Ванька решила посидеть немножко с дневниками. Время было уже позднее, и завтра на работу, но атмосфера нынешнего вечера как-то располагала, и она вытащила несколько листков.
«Чёртов гололёд! Так и грохнулся со всей дури на спину. Хорошо, что ничего не сломал. Но голова закружилась и дыхание сбилось. В юности такое случалось от любви, а теперь — вон как.
А небо-то чистое-чистое. Звёзд тьма! Если мысленно соединить их в созвездия, линиями, как на звёздных картах, то получатся осколки. Осколки чего-то огромного, что когда-то разбилось, и до сих пор некому ни собрать, ни склеить».
Дальше читать было трудно, не то от воды, не то от усталости.
«Скорее бы пятница!» — пробормотала Ванька вечную молитву всех офисных работников и отправилась умываться.
Выходные пролетели быстро и неожиданно весело. Погода наладилась, как по заказу. И, хотя вечер пятницы они вчетвером кружили по участку, как пчелки, готовя дом и прилегающие территории к приезду гостей, никто на удивление не устал, и они даже сбегали ближе к ночи на речку.
А в субботу с утра начали прибывать гости. Собралось человек пятнадцать. Соседи поглядывали через заборы, но ничего не говорили, а одна столетняя на вид бабулька принесла в подарок трёхлитровую банку солёных огурцов. Её тут же пригласили к общему столу и не прогадали. Через час она уже отплясывала лезгинку на пару с Инной Яковлевной. Ванька жалела в этот момент только об одном, что ни у кого не хватило ума записать это феерическое зрелище на телефон.
Позже, когда почти стемнело, и семейные коллеги уехали в город, остальные, сытые и притихшие, переместились на веранду.
— А сейчас, — объявила Людмила, — мы устроим чаепитие при свечах.
— Ой, мамочки мои! — взвизгнула Юлька, схватилась за голову и забегала вокруг стола, продолжая подвывать на ходу — Ой, мааааамочки!
— Юля, что случилось?
— Тебе плохо?
— Я свечи забыла! Я их на тумбочку положила, чтобы не забыть, и забыла. Вы меня теперь не простите, да?
— Простим, — вздохнула Людмила
— На радостях, — подхватила Ванька, — потому что мы все уже подумали, что тебя укусил бешеный тарантул.
— Без свечей, конечно, не совсем то настроение, — Людка задумалась, закусив кончик чайной ложечки — но мы это исправим.
— По соседям могу побегать — предложил Лёха, — сейчас мигом найду что-нибудь!
— Не надо по соседям, — улыбнулась Людмила, — я сейчас.
Она выскользнула в дверь, ведущую в дом, зажгла свет, который через окно осветил веранду,
