уставились в потолок. В этот момент мне пришла интересная мысль и я сказал Эршага Нуи:
«Держи внимание на нем, пока я не скажу „хватит“. Показывай его со всеми подробностями».
Картинка перед мысленным взором стала четче, ее лишь портило обилие красных оттенков, но в остальном качество меня вполне устраивало. Я активировал шаблон «Маска Лжеца», настроил на прием образа, старательно отбрасывая красные тона. Предельно сосредоточился, впитывая образ мертвого мага, закрепляя в шаблоне каждую мелочь, каждую черточку его лица, с застывшим на нем ужасом предсмертных мгновений. Осталось дать название этой заготовке. Назвал ее «Саруман» — в переводе это имя означает «убийца».
«Спасибо тебе, Эршага Нуи. Надеюсь, ты сыта и довольна нашей сделкой», — я разорвал поводок, отпуская вилпру на свободу.
«Ты добрый», — ответила она, и я почувствовал в ее беззвучном голосе много неведомых мне эмоций: — «Я иногда бываю здесь. Приводи пищу еще. Я никогда не нападу на тебя. Мы подружимся».
«Может быть. Удачной охоты!», — пожелал я ей и открыл глаза.
— Ты в порядке? — Адамов настороженно смотрел на меня.
— В полнейшем порядке, — я достал коробочку «Никольских». — Что-то случилось?
— Ты сидел, будто уснул. Потом показалось, что у тебя лицо побелело, стало вообще не твоим, — он повернулся к Сухрову.
— Да, маги они такие: то бледнеют, то краснеют, — хмыкнул я, переводя все в шутку и тоже поглядывая на Сухрова — он подходил к нам.
— Саш, пока все нормально, но лучше уходить отсюда, — сказал Еграм. — Мне не нравится, что они говорят.
Было заметно, что он нервничает: скурил сигарету до фильтра и снова потянул ее в рот. Прежде я никогда не видел, чтобы граф Сухров как-то заметно нервничал. Он мог злиться, мог быть надменным или слишком резким, но никогда при мне не выдавал своего волнения.
— Раз лучше, то идем. Сейчас быстро оденусь и идем, — не заставляя ждать, я накинул рубашку, застегнул несколько пуговиц, куртку просто взял в руки.
Ефим Брагин взял мою сумку: надо же, у меня появился собственный носильщик или, вернее сказать, оруженосец. Раньше такую честь оказывали только графу Сухрову. Поглядывая на «волков», я пошел за Еграмом. Явно он больше нас всех понимал в настроениях банды из Резников. И если он счел нужным убраться, то значит так будет лучше для всех. Это не трусость, а здравомыслие. Лично я не слишком боюсь за собственную шкуру, но я в ответе за тех, кто сегодня со мной.
Когда мы прошли ржавую мачту, я оглянулся: «Стальные Волки» тоже выходили со двора. И мне это не понравилось — выглядело как-то поспешно, после нашего ухода.
— Понимаешь ли, ты их унизил. Унизил не только Варгу, но и самого Лешего, а значит, их всех. Бой ты выиграл чисто — здесь нет сомнений, но не надо было им все это говорить. Тем более так переть на Лешего, — сказал Сухров, тоже обернувшись, увидев их и чуть ускорив шаг. — Я побоялся, что они там сразу накинуться на тебя всей толпой. Вроде обошлось. Я им тоже предъявил, что они начали некрасиво с пренебрежительного обращения к графу. Только им на это плевать. Они стоят лишь за свою честь. Чужая не в счет. Здесь, как поет «Елда»: «Эй, балбес, хватит щеки дуть! Ты нагнись или дерись!».
— А в рамках их чести то, что на втором этаже «колбасника» был один стрелок с боевым остробоем и маг? — с легкой издевкой полюбопытствовал я. — Маг, кстати, очень подпортил мне начало боя. Если бы я это не предусмотрел, то уже был на ноже Варги.
Лицо Еграма скривилось от моих слов. Понимаю, ему это слышать очень неприятно, учитывая свежайший случай с Подамским, тоже пытавшимся стать стрелком.
— Ты видел их что ли? — спросил он.
— Да. Маг то ли в желтом, то ли бежевом плаще, с темными, почти черными глазами, всклокоченный такой, с кучей амулетов на цепях, — сказал я, потом описал стрелка, пытаясь распознать по реакциям Еграма, знал он о них или нет. Сейчас я не был уверен, что Сухров на моей стороне. Впрочем, в этом я не был уверен и вчера, невзирая на откровенные разговоры с ним.
— Стрелок не знаю кто. А маг похоже на Волгу. Он сильный маг. Хочешь сказать, убил его? — Сухров даже остановился.
— Не знаю, вскрытие покажет, — отшутился я. — И откуда мне знать, если я вообще не заходил в здание. Если он мертв, то его погубила магия, которую он использовал против меня. Я перестраховался там кое-чем.
— Мы так пойдем, — сказал Ефим Брагин, отдавая мне сумку и кивнув на поворот к Садовой.
К братьям Брагиным присоединился Адамов и оба молчаливых четвероклассника. Дальше мы пошли втроем: я, Сухров и Лужин. Но шагов через пятьсот Еграм остановился и сообщил:
— Похоже впереди кто-то из «волков».
Я тоже видел, что в конце улицы, выходившей как раз на Елисеевский, стояло два старых эрмика, возле них кучковались какие-то парни. Их было немного, но вряд ли они собрались там просто так. Возможно, Варга или Леший кинули сообщение своим на эйхосы, и для нас что-то затевалось. В то же время позади нас появилось с десяток ребят, которые двигались от двора «колбасника».
— Давай сюда, — кивнул Сухров на пролом в заборе.
Я знал этот проход — он тоже выходил на Елисеевский через два заброшенных двора и строительный склад. Пожалуй, так даже ближе, только вначале тропа была неудобной, с кочками и колючими кустами. Я пошел за Еграмом и почти сразу, после того как мы миновали угол сарая, у меня возникло скверное ощущение, что слева за изгородью кто-то есть. И этот кто-то точно не гигантский робот, занимавшийся сносом старых зданий. Через несколько шагов опасное присутствие я почувствовал буквально кожей. Расставил пальцы левой руки, чтобы развернуть «Лепестки Виолы», но в ту же секунду ощутил жгучую боль между лопаток. Следом ниже, в области почек и еще раз. Свет померк, тело точно налилось свинцом, и я упал наземь лицом вниз.
Я очнулся в темноте. Ломило затылок, болели плечи и особенно спина, словно на ее месте был один огромный синяк. Руки сзади были схвачены чем-то тонким и прочным: проволокой или жгутом. Он врезался в тело, доставляя крайне неприятные ощущения. И еще мелкая пакость — сухость во рту, прямо Сахара, даже горло одеревенело от тоски по глотку воды. Но мое самочувствие сейчас не имело большого значения — я могу терпеть боль и любой дискомфорт. Управляя вниманием, могу их просто не замечать. Сейчас важнее определиться, где я и что можно предпринять в нынешних условиях.
Здесь воняло гнилыми тряпками и какими-то отбросами. Звуки… легкий шелест ветра за окном и, кажется, шорох метрах в пяти от меня. Крысы? Я не люблю крыс. Можете смеяться, но есть такие люди, которые их любят. Я лично знал когда-то троих или четверых. Один из них, римлянин в эпоху Октавиана прикармливал крыс в своей бедной лачуге, хотя сам жил впроголодь. И мы с ними поссорились из-за пустяка — я пнул крысу у порога его дома.
От краткого воспоминания я снова вернулся в реальность, вглядываясь в темноту. Окно… Окно здесь есть и лишь одно. Оно в форме арке высоко под потолком — скорее всего я в подвале. Если приглядеться, то видно на окне решетку из толстых вертикальных прутьев, а за ней звезды. Ночь или поздний вечер? И меня, Астерия, ждет дома мама. От последней мысли я даже рассмеялся. Хотя это не слишком смешно. Я не хочу, чтобы из-за меня переживал человек небезразличный мне. Но увы, это происходит и неизбежно будет происходить всю мою жизнь, потому что Астерий не любит жить скучно. Кому-то это покажется глупостью, но на самом деле глупы они — те, которые ограничены памятью одной жизни, и ту единственную предпочитают прожить, спрятавшись от нее под одеялом.
В моем случае хорошей новостью можно считать то, что я еще жив. Если бы «волки» хотели бы убить, то убили сразу, а не переводили на меня недешевые дротики с транквилизатором. Но, с другой стороны, разве меня не хотят убить? Иначе, зачем Лис с помощью госпожи Евстафьевой заманивал меня в «Ржавый Париж» и зачем Варга старался достать до моего сердца острием ножа через живот. Как все это сложить воедино? Пожалуй так: я им пока нужен. Возможно лишь для того, чтобы сполна поквитаться со мной, отомстить
