Ознакомительная версия.
Великоград меж тем заваливал снег. Он сыпался и сыпался, облеплял ветки деревьев, превращался в мерзкую кашу под ногами людей и колёсами светомобилей. Не переставая, он валил все испытательные дни.
Надёжа бегала на испытания с новорождённым ребёнком, и ей шли навстречу. Милорад, как всегда, отлично знал материал. Ратмир давал взятки. Мне казалось, что у других всё получается легко и лишь я перенапрягаюсь почём зря, волнуюсь. Мне всегда так кажется. Извечная проблема. Чем больше узнаёшь, тем лучше понимаешь, что ничегошеньки не знаешь. Знания – такая куча, стоит только немного копнуть. Поэтому отличники постоянно ноют: ах, я ничего не знаю, не помню, не отвечу, не сдам (нужное подчеркнуть), – а двоечники и в ус не дуют. Последние просто не имеют понятия о наличии кучи как таковой.
В понедельник Радмилка и Лучезара отстрелялись (обе на пять) и задумали в порыве любви, верности и дружбы (со стороны Барышниковой, стоит заметить, эти чувства выглядят весьма искренними) отпраздновать свою малую победу над великим противником. И оплакать хмельными слезами будущее расставание заодно. Радмилка преподнесла Лучезаре эту новость как желание выйти замуж за коренного великоградца, который пусть и старше невесты на десять лет, но влюблён и уже давно подбивает к ней клинья и заманивает в берёзовую рощу. Чародейка не понимала, почему замужество влечёт за собой академический отпуск, но Радмилка рьяно молола языком, чтобы не оставлять времени для наводящих вопросов. Я тупо смотрела в хрестоматию по литературе довоенного столетия (ну не нахожу времени читать всю классику целиком, в сокращённом варианте бы осилить), а сама слушала разговоры девчонок и думала, что соврать для Радмилки – столь же легко, как ведро мороженого съесть. Нет, про рощу и клинья – это чистая правда, только замуж она за своего знакомого не пойдёт. Барышникова не настолько любит выгоду. Ей в личных отношениях обожания хочется и чистых взаимных чувств. Парней она предпочитает пухленьких, сравнивает их с плюшевыми медвежатами: «потискать можно»; а великоградец – дохляк, что сразу отметает его в категорию «не в моём вкусе». Они в суде познакомились, и Радмилка в момент понравилась дохляку, а он ей – нет. Думаю, что крупные девушки предпочитают ещё более крупных парней, чтобы выглядеть субтильнее, чем на самом деле. А то идёт по улице пышка, а рядом вяленую воблу от порывов ветра покачивает. Хотя могу и ошибаться…
Под вечер в нашу комнату набилась толпа любителей бесплатного игривого. Им ветер свободы дарил эйфорию, а моё последнее испытание ожидалось завтра – в связи с чем я отправилась привычным путём и спустилась на десятый к Милораду. Его ученический период тоже продолжался. Сейчас братец собирался на работу, а меня благословил готовиться. И протянул ключи от комнаты.
– Пересвет где-то пьянствует, Ратмир до утра не появится. Учи хоть всю ночь.
– Всю ночь не хочу. Спать хочу.
Милораду на работе спокойно. Можно и строение Вселенной изучать, и в соцсетях сидеть. А я выпросила у Владимира отпуск. Он порычал, но согласился. Здравко сейчас носится по харчевне, как сайгак. Один управляется и со своими, и с моими столиками. Надеюсь, неплохо. Пусть даже в особо трудные минуты призывает на мою голову сосульки с крыш, катаклизмы и кредиты в магазинах бытовой техники.
– Будешь уходить – закроешь.
Мне мечталось выкинуть хрестоматию и найти занятие поинтересней. Однако я села и покорно открыла книгу на нужной странице. Тут же почувствовала, что опустилась на неизвестный предмет, после чего вытащила из-под себя брошюрку. На мягкой обложке имелся рисунок неба, пронизанного молниями.
– Что это?
Милорад уже стоял в дверях.
– А это сектанты тут вчера шарашились. Перунисты. Говорят, других богов не существует, есть только один – Метатель молний. А те, кто верит по-иному, во время конца света, – Дубинин усмехнулся, – ну ты знаешь, тут буквально на днях – погибнут. Одни истинно верующие останутся. Им Усмарь дверь открыл и объяснил, куда пойти. А книжонку мне потом в коридоре сунули. Я же не Пересвет. Настолько доходчиво объяснять не умею. Взял, чтобы отвязались. Там автор его тёзка. Пересвет Святогласый. Выбрал же себе прозвище! Типа с претензией на святость своего голоса. Как написано в одной умной книге: «Предвкушение конца света – одно из древнейших развлечений человечества».
Милораду нравится слово «тёзка». Он его часто употребляет.
– Кто их в общагу пускает? – я брезгливо повертела брошюрку в руках. Сектанты на Галушкинской улице, именно в той её части, какую занимает общежитие и близлежащие дома, появились недавно. Внутрь им, вроде, вход запрещён, но они всё равно просачиваются. – Почему ты её не выкинул?
– Выкинь, – донёсся уже из коридора голос Милорада.
Дубинин – атеист. Они все в комнате 1003 безбожники. И над обещаниями странных людей в тёмных одеждах хохочут, не скрываясь. Но тем не менее сектанты их постоянно останавливают. И чаще всего пристают к Пересвету. Может они полагают, что если удастся заполучить в свои ряды последователя с такой шикарной улыбкой, то он потом, вооружившись всё той же улыбкой, начнёт ежедневно приводить новых учеников. Коварный соблазнитель в религиозной паутине.
Меня тоже однажды остановили. А я пребывала в дурном настроении. Хотела высказаться. И высказалась, мол, высшая сила – материя эфемерная, неземная, мерить её нашими мерками неправильно. И безбожники необходимы, чтобы уравновешивать религиозный фанатизм. И религии обязательно стоило придумать, потому что многим они нужны. И вообще, очень коробит, когда кто-то пытается навязать мне свой выбор. Рвать Высший Разум на культы – уже преступление. Заявлять, что твой выбор самый верный, – преступление вдвойне!
Как-то так…
Я отбросила брошюрку на кровать Дельца и взялась за хрестоматию. Имена в голове путались, события перемещались из романов в повести и наоборот, фразы не попадали в мозг, почём зря царапали глаза. Часов в десять вечера пришла радостная Лучезара и стала усиленно зазывать меня отмечать вместе с ней праздник жизни. Я дала понять, что меня никто от обязательных трудов не освобождал.
Ближе к полуночи я задремала в центре круглого пятна света от торшера. И тут в комнату ввалился румяный (видно, на мороз выходил, на чёрную лестницу) Пересвет. Громко поинтересовался: «Кто у нас тут?» Зачем-то схватил сектантскую агитку и упал к себе на кровать.
Я открыла глаза и недовольно пробурчала:
– Сурок в манто.
Села поудобнее и снова тупо уставилась в книгу. Заканчиваться она никак не желала. Оставшиеся двести с лишним страниц мне за ночь точно не осилить. Главным образом потому, что не хочется. Пусть даже все двести читать не надо. Часть знаний в моей голове всё-таки обитает…
– Слышишь, Добряна, – через некоторое время позвал Пересвет, – тут пишут, что мы скоро все умрём. Аккуратненько в новогоднюю ночь. Не наступит, говорят, двухсотый год.
Он, видите ли, почитать удумал перед сном. Книжечку с молниями.
– Да неужели?
Я продолжала старательно углубляться в недра хрестоматии.
– Задумайся! Чуть больше месяца осталось. Может, ну их к нечисти, эти испытания? Проведём лучше время с пользой для души и тела!
Я повернула голову и без улыбки посмотрела на него. Знал бы он, как мне хочется согласиться! Ну их и вправду – испытания, хрестоматию эту! В конец света я, понятное дело, не верю. В общий. Для всех. Верю только в индивидуальные концы индивидуального света. Маленькие такие личные катастрофы, после которых мы никогда не становимся прежними, но продолжаем ходить по земле. И Пересвет, конечно, не верит. А говорит он то, что и раньше мне говорил. В виде шутки.
Я же давно чувствую, как телесный голод терзает меня нещадно. И от него готова бросаться на придорожные столбы, а не только на очень симпатичного мне молодого человека.
Привычка – подлюка! Привычка – вторая натура!
Привычка заставила меня ответить:
– В двухсотом году непременно.
Не в первый раз уже…
Пересвет, собственно, согласия и не ждал. Как говорится, моё дело предложить.
Дверь приоткрылась. Чей-то хмельной голос позвал гулять дальше, и Усмарь отправился за ним.
Я себя ругнула.
Ратмир с Милорадом до завтра не появятся. Пересвет до сих пор не оставил своих намёков и попыток зазвать меня в туманные дали. И я совсем не против в них зазваться. Сижу тут!
Ещё эта гнусная литература довоенного столетия. Не люблю указанный период. Тяжёлый. Нервные люди. Грустные истории. Всё проникнуто печальным, даже скорбным, духом. Всё равно никогда не прочитаю.
А сдавать-таки придётся…
Из коридора доносился девичий голос. Никогда с обладательницей его не знакомилась, но знаю, что она часто сидит в коридоре на полу и поёт под гитару. А вокруг собирается толпа. Все по очереди прикладываются к бутылке портвейна, иногда декламируют стихи, иногда обсуждают животрепещущие политические вопросы. Я услышала, как что-то сказал Пересвет, слов не разобрала. Девчонка пела, и голос её мешал.
Ознакомительная версия.
