которого его, Макса, и прислали.
– Почему удивилась?
– Думала, что Сидя отправит тебя... куда-нибудь подальше! Например, в Волково. Чтобы Волчок нашел свою нору! – хихикнула Соня. – С женой-волчицей и детками-волчатами.
– Очень смешно, – усмехнулся Макс.
– Наоборот, грустно. Бедные волчата! Остались без папки... – Рыжая притворно хлюпнула носом.
– У вас тут действительно есть какое-то Волково, или ты просто решила пошутить?
– Да, есть. Исторический район Волково, – охотно пояснила Романова. – В паре станции метро отсюда. Ты даже мог его наблюдать, когда на поезде мчался к нам, словно сапсан... В общем, километрах в трех от Мосбана, не доезжая до Обводного канала, нужно было всего лишь повернуть голову налево и...
– Сонь, – аккуратно перебил Макс, – ты весь день так усиленно пичкаешь меня всякими названиями... но ты же понимаешь, что для меня они – как мертвому припарка?
– Понимаю... – закивала рыжая. – Но ведь надо с чего-то начинать изучение нашего города, верно? Вот сейчас наслушаешься от меня... всякого, а после тебе станет любопытно, где что находится, и полезешь в карты смотреть. Так и выучишь потихоньку названия улиц, рек, мостов, площадей... А учить, Волчок, надо! Особенно если ты намереваешься остаться здесь надолго, а не сбежать через неделю.
– А почему я должен сбежать?
Софья ответила не сразу.
– Я читала твое личное дело. Сорок два, если не ошибаюсь, раскрытых эпизода за тринадцать лет...
– И? – не понял Макс.
– Знаешь, это немного не тот ритм, в котором работаем здесь мы. У нас сорок эпизодов иногда за месяц бывает! Не надорвешься?
– Я парень крепкий, справлюсь.
– Надеюсь, – хмыкнула пиромантка.
Волков расслышал в ее голосе плохо скрытое то ли пренебрежение, то ли недоверие. И это ему не понравилось.
– Слушай, Сонь, давай сменим тему?
– А давай! – легко согласилась та и посмотрела на Макса с какой-то хитринкой во взгляде: – Волчок, а ты знаешь, почему в Питере всегда идет дождь?
– Это начало шутки или анекдота?
– Нет, я серьезно.
– Ну, не знаю... Наверное, климат такой?
– Ага, климат, как же! – радостно выпалила Соня. – Все дело в неконтролируемом везокинезе!
– В чем? – Волков на секунду задумался, безуспешно пытаясь вспомнить определение этого термина.
– В везокинезе, – повторила Соня, будто это могло помочь. – Видишь ли, Волчок, в Питере с самого его основания живет семья, младший ребенок которой способен непроизвольно изменять погоду в зависимости от своего настроения. То есть если он, например, всем доволен, значит вокруг тепло и солнечно, а если начинает капризничать, дуться, обижаться, то тут тебе и ветра, и шторма, и нелетная погода... А учитывая, что маленькие дети вообще редко бывают довольны... Сам понимаешь.
Макс кивнул.
– А семейка там, знаешь ли, – продолжила рассказывать Романова, – достаточно специфическая. Вот уже триста лет ни одно поколение контрацепцией не пользуется. Каждая мать – героиня! Поэтому младший ребенок едва успевает из пеленок вырасти, как у семейки появляется еще один малыш, которому этот проклятый везокинез и переходит по наследству... Понимаешь, куда я клоню?
– Отсутствие противозачаточных равно бесконечным дождям?
– Не совсем тот вывод, на который я рассчитывала... но типа того.
– Занятная история, – усмехнулся Волков и, глядя на проплывающий неподалеку прогулочный катер с толпой довольных туристов, робко спросил, понимая – эту тему, возможно, трогать не стоит: – Сонь, а что случилось с Юркой? С Ю?
– Лучше бы мы продолжали делиться всякой чепухой... – Пиромантка тяжко вздохнула и уткнулась взглядом в мостовую. – А Ю... Его убили... Точнее, убила... какая-то тварь. Из-за меня.
– Та-ак, давай подробнее.
– Подробнее... В городе зверствует... нечто. Убивает людей. Талантливых людей. И оставляет метки на теле. Словно подписывается. Мы с Ю и другими ребятами долго шли по следу, но тварь каждый раз ускользала, будто чувствовала наше присутствие. Однажды ночью Ю позвонил мне и сказал, что через какого-то своего информатора узнал точный адрес твари... Я просила дождаться меня и ребят... но Ю был слишком гордым. Сказал, что тварь может уйти... А еще он всегда надеялся на свой дар. Умел создавать биосферу, которая защищала его от любых ран и делала сильнее... Но в этот раз дар не сработал.
– Почему?
– Мы не знаем. Просто не сработал. И тварь убила Ю. Разорвала на куски. И словно в насмешку оставила метку на его... ну, там, – Соня чуть замешкалась и показала взглядом на джинсы Макса, – на булках, в общем.
– Что за метка?
– Три шестерки. Три выжженных на коже шестерки.
– Какая-то отсылка к «Омену»?
– Я не знаю...
Она смолкла. Замолчал и Волков. Некоторое время шли в тишине, прерываемой лишь ревом моторов и криками чаек.
– Так и при чем здесь ты? – наконец выдавил Макс. – Мне кажется, Ю погиб не из-за тебя.
– Я могла помочь. Если бы успела. Но я ехала слишком долго, Волчок. Слишком долго...
– Прости.
Больше не говоря ни слова, они дошли до каменного моста через Фонтанку. Выглядел мост солидно, монументально. А все благодаря четырем гранитным надмостным башням, что были соединены массивными железными цепями.
– Волчок, хочешь загадку? – встрепенулась Романова и, не дожидаясь ответа, спросила: – Как думаешь, что общего у Чернышева моста, Екатерининского моста и моста Ломоносова?
Волков пожал плечами.
– А то, что сейчас ты пройдешься по каждому из них. Одновременно! – сообщила пиромантка, но, видя непонимание на лице собеседника, пояснила: – Просто вот у этого моста за всю историю было три названия, которые я и упомянула...
– О – образование!
– Кстати, – не отреагировав на саркастическую ремарку, продолжила говорить рыжая, – как ты уже понял, нам на ту сторону, в Ломоносовский сквер. А если после перехода ты сразу же посмотришь направо, то увидишь шедевральную улицу Зодчего Росси. Эта улица славится тем, что...
– Соня! Ну хватит истории! Ну пожалуйста! – взмолился Макс. – У меня сейчас голова взорвется!
– Жопка ежа ты некультурная, – обиделась пиромантка и демонстративно отвернулась.
Волков же едва сдержал улыбку от такого сравнения.
– Сонь, лучше скажи мне вот что... Сидоров Иван Петрович – это настоящее имя... Сидорова Ивана Петровича? Слишком уж подозрительное сочетание!
Романова посмотрела на него с таким выразительным удивлением, будто Макс спорол полнейшую глупость.
–
