поспешно осенил себя знаком Искупителя и продолжил:
– Они же не дуры. Почитай все ученые да чистюли, которые подол сарафана никогда за пояс не затыкают, потому как работы не знают. И окромя книжки в руках подержать, да мужикам глазки строить, ни на что не годные.
- В доме барина живет только Лукерья, его дочь? – поинтересовался Шуйский.
– И сын его тама же проживает, - ответил староста.
- А другие дети? У него ведь есть несколько дочерей.
Моя осведомленность здорово заинтересовала Дмитрия Васильевича. Он хитро сощурился и взглянул на меня, но не стал ничего уточнять, позволив старосте ответить.
- Никон отослал девок со двора. Сказал, что незачем кормить бесполезные рты. Да и давать за них приданое он тоже не собирается. Сказал, что ежели каждую девку спроваживать к мужу с подводой добра, то его, добра ентова, не напасешься.
- И где дети? – сурово уточнил Стас.
- Старшая Авдотья на конюшне работает, а мелкие в соседнем городке у тетки живут, пока срок взросления не подойдет. Потом может и сюда вернуться. А может и нет. Потому как барин фамилию им свою не дал.
- И Авдотья без фамилии живет? – глухо спросил я.
- Ну, как же без нее-то? - удивился староста. - Мы ж не дикари какие, чтобы без имен жить. Все сиротки у нас получают фамилии по месяцам года. Жрец нарек ее по месяцу, в который мамка ее сгинула. Майская она. Всю жизнь теперь маяться будет.
- Это почему же? – вкрадчиво спросил Стас.
- Она хоть и хорошая девка. Сама видная, бойкая, работящая да крепкая. Но барин строго-настрого наказал местным, девку замуж не брать. Потому как не желает он родниться с простыми мужиками. И никто его ослушаться не решится.
- Она ведь может уехать, - предположил Шуйский, но староста только махнул рукой:
- Даже если уедет. С фамилией сиротской никогда не будет ровней мужу. А она гордая, не пойдет отца просить дать за нее супружнику хоть бы ложку.
- Что это значит? – осведомилась Нечаева.
- Ежели отец за дочь даст хотя бы какую-нибудь домашнюю утварь в новую семью, то сноху признают равной мужу. А так она должна будет всю жизнь глаза от пола не поднимать, голоса не иметь и в любой момент ее можно на улицу, как собаку выгнать.
- Какое варварство, - возмутилась Нечаева.
- Нет, все по покону, госпожа, - заверил ее староста. – На том и стоим. Потому и Авдотья одинокой Майской и останется. Характер у нее такой, что бесправной она в семью не войдет. А тут она при деле, лошадки ее любят. Да и люди к ней хорошо относятся, не глядя на то, что барин ее не признал. Она при конюшне в домике живет и в деревню не суется. Даже когда мы ее на праздники зовем.
- Да уж, - пробормотала Нечаева и ее губы неожиданно скривились в недоброй усмешке. – Барин у вас хороший, ничего не скажешь.
Но староста не распознал в словах девушки сарказма, поэтому кивнул, подтверждая:
- Это да. Здорово нам с ним повезло.
- Дела, - протянул Шуйский и пригладил волосы.
- Чужая семья, - развел руки в стороны мужчина, всем своим видом показывая, что осуждать никого он не станет.
Мы вышли со двора, заметив, что никого из деревенских на площади уже нет. То ли у жителей нашлись дела поважнее, то ли, они решили, что на попечении старосты мы не пропадем.
Однако у одного из домов обнаружился странного вида мужчина. Он был немытым, косматым, в мятой одежде и шапке, которую было бы уместно носить зимой. На ногах его не было обуви, лишь один драный носок, сквозь который выглядывали нестриженые ногти.
- Митрич, - догадался Зимин.
- Он самый, - кивнул староста и тут же обратился к мужику, - Ну, чего ты тут делаешь?
- Блюду, - неожиданно чистым голосом произнес Митрич.
- Чего? – насторожился Шуйский.
- Порядок блюду, - важно повторил деревенский и вынул из-за спины метлу с обломанным черенком.
- Надеюсь, он летать не надумает, - поежилась Нечаева.
- Он же в одеже, - как ни в чем не бывало пояснил староста и сказал уже чуть громче для чудаковатого соседа, - да и кто же летает днем, верно?
- Верно, - сощурился Митрич и уставился на Арину Родионовну. – А почему баба без платка? Чего это она в таком виде по улице шастает?
- Ты, братец, ступай домой, - попросил его главный в деревеньке после барина. – А девица эта из благородных. Ей можно и без платка ходить.
- Благородных здеся отродясь не бывало, опосля того, как бариновская жена утопла, - возразил бродяжного вида мужик. – А ты точно знаешь, что она не болотная? Что у нее шкура не лягушиная? А? Надо проверить!
Зимин размял ладони и отодвинул со своего пути старосту.
- Не надо, господин, - запротестовал голова. – Он же как дитя неразумное. Лепечет почем зря. Вчера газету у жреца прошлогоднюю нашел и делал вид, что читает. Как можно такого обижать?
- Делал вид, говоришь? – с показной суровостью уточнил Стас. – А может он грамотный?
- Искупитель с вами! - поспешно замахал руками староста. - Да что же вы на хорошего человека наговариваете? Он из грамоты только крестик знает, как ставить в приходской книге. Да и то, знал давно, а сейчас забыл.
- Собака-собака, - важно подтвердил Митрич и зажал между бедрами черенок метлы. На манер детской игрушки с лошадиной головой. Сама метелка была украшена увядшими цветами, лентами из ткани серой рубахи и старым изорванным ошейником, который странным образом напомнил упряжь.
– Собака, - повторил чудной и вприпрыжку принялся обходить нас по кругу.
- Не серчайте, господа хорошие, - произнёс староста и утер испарину со лба. – У нас не принято убогих обижать. Искупитель его умом обделил, а нам теперь приходится за ним присматривать. Кормим мы его исправно. Одежду бабоньки наши ему латают. А купать получается только в дождь.
- А дождя давно не было, - я невольно поднес к носу рукав, чтобы хоть немного перебить убойный дух Митрича.
- Чего нет, того нет, - пожал плечами староста, а потом махнул рукой на дурачка, - Ступай покорми метелку. Там свежей травы кролам принесли. Может, и
