себе, конечно, вопиющее событие. Особенно если учесть, что и правда пытки и убийство имели место…
— Я что тогда удивился — что полиция, что Тайное отделение — все хором заладили про взрыв газа, пожар да несчастный случай. Какой уж тут несчастный, когда медики такое нашли? Стал аккуратно копать, расспрашивать… И закончилось это визитом “ищеек”.
— Угрожали?
— Очень вежливо предупредили, что дальше лезть не стоит. Удивительно вежливо, но очень настойчиво.
Я мрачно усмехнулся. Ну да, вежливые люди — они, видать, во всех мирах “вежливые люди”.
— И вы прекратили поиски?
— Пришлось, — по лицу Андрюшина пробежала тень. — Ради жены. Она тогда еще была жива. Сейчас меня уже ничто не останавливает.
Я кивнул.
— Соболезную.
— Благодарю, ваше сиятельство. Словом, тогда я притормозил поиски и убрал собранные материалы в долгий ящик. Скажу честно, я бы об этом деле вряд ли вспомнил, однако несколько дней назад меня буквально заставили это сделать.
— К вам случайно не приходил человек с парализованным лицевым нервом? — Насторожился я.
— Нет, ко мне никто не приходил лично. Но оставили послание. Записку. Ровно в ту ночь, когда произошли нападения на кладбище у ваших сиятельств и в усадьбе баронов. Просто сунули конверт под дверь. Обычный лист бумаги, текст напечатан на машинке.
— Что там было?
— Совет внимательнее присмотреться к инцидентам у Соколовых, Лисницких и Голубевых. Меня это сперва озадачило: про вас и Лисницких я к тому моменту знал — мне позвонили знакомые из губернской полиции. А вот с Голубевыми в тот момент ничего не происходило — никаких новостей.
— И вы стали искать?
— Да. Бросился вспоминать все происшествия, что могли быть связаны с родом Голубевых. И единственное яркое за последние годы — взрыв особняка. И я решил позволить себе небольшую провокацию в статье. Часто бывает, что иногда запустишь какую-нибудь мысль — и люди начинают на нее реагировать. Что-то пишут, звонят, рассказывают. Я понадеялся, что эта провокация сработает.
Но, видимо, пока он поймал на этот крючок только меня…
— Хорошо, — я неуклюже поерзал на неудобном стуле. — Предположим, вам намекнули, что три события действительно связаны друг с другом. Но почему вы начали искать информацию про Сенат?
— Коллега навел. Когда мы начали обсуждать в редакции произошедшее, один из сотрудников, который ведет политический блок, в шутку сказал, что сенаторов выкашивают.
— Так и выразился?
— Именно. В нашей среде не церемонятся, особенно в стенах редакций, — улыбнулся Андрюшин. — А я тогда как раз прокручивал в голове только вышедшую статью… И черт меня дернул проверить, действительно ли все были сенаторами. Оказалось, были. Да только не в наши дни, а сотню лет назад.
Я кивнул.
— Мой род уже давно не ждут в Сенате.
Журналист придвинул книгу ближе.
— А как вы до этого дошли, ваше сиятельство? До Сената…
— Почти что ткнул пальцем в небо. Прочитал вашу статью, начал искать связь, попросил помощницу найти информацию об упомянутых дворянских родах… И обнаружил только один очевидный факт, что их связывал.
— Особую комиссию по вопросам ограничения применения Благодати I Департамента Правительствующего Сената, — продолжил за меня журналист.
— Да. Я перепроверил браки, собственность… Представители этих родов не женились друг на друге, совместных предприятий не вели, сделок не заключали. Может, конечно, состояли в других отношениях, но такой информации я не нашел. Правда, пока не представилось возможности начать изучать вопрос более пристально, — Я пожал плечами. — Увы, некоторые технические блага прогресса мне недоступны.
Андрюшин понимающе кивнул.
— Раз мы с вами пришли к одному и тому же, поведайте, пожалуйста, о том, что произошло в Ириновке, ваше сиятельство.
Я пересказал ему все, что тогда случилось, разумеется, не упомянув о визите Радаманта в усадьбу Матильды. Да и вообще имени Радаманта не называл. Назову имя — точно подставлюсь. Если Андрюшин станет копать глубоко, обратит на себя внимание и выдаст меня подробностями, которые мог знать только я, предстоит неприятный разговор с Корфом.
Впрочем, в таком случае он бы все равно предстоял — наверняка из памяти журналиста вытащат воспоминания о встрече со мной. Но все равно следовало перестраховаться и не болтать лишнего. Поэтому я старался говорить только то, что мог бы рассказать любой свидетель. Ну разве что добавил про обмен любезностями в виде “Колобков”. Радаманта я описал просто как человека с высоким уровнем Благодати и парализованным лицом. О его встрече с моим покойным дядей тоже не упоминал.
Уверен, сам Андрюшин тоже рассказал мне далеко не все, что знал сам.
— Благодарю за подробности, ваше сиятельство, — Андрюшин отложил ручку и устало потер глаза, когда я закончил. — Возможно, мне это и правда поможет.
В дверь аккуратно постучали.
— Прошу прощения, господа, — библиотекарша приоткрыла створки. — Через четверть часа библиотека закрывается. Нужно успеть оформить сданные материалы.
— Благодарю, мы уже заканчиваем, — улыбнулся я и обернулся к Андрюшину. — Одно небольшое дело. Позволите одолжить книгу на пару минут?
Журналист улыбнулся и вытащил из тетради небольшой лист бумаги.
— Быть может, ищете вот это?
Я уставился на список. Да, именно это я и искал.
Состав Особой комиссии по вопросам ограничения применения Благодати I Департамента Правительствующего Сената (1929 год):
Барон Людвиг Янович Бертельс
Граф Роман Александрович Воронцов
Князь Петр Петрович Вяземский
Граф Григорий Иванович Голубев
Барон Лев Юрьевич Лисницкий
Граф Матвей Иванович Платов
Граф Павел Александрович Строганов
Граф Андрей Георгиевич Шувалов
Секретарь комиссии: граф Владимир Николаевич Соколов
Председатель комиссии: Князь императорской крови Его Высочество Георгий Константинович Романов.
Увидев информацию о председателе комиссии, я нервно сглотнул. Ведь Радамант говорил о списке. Что если это — именно тот самый список? И тогда, выходит, беда придет не только к шестерым простым членам комиссии, но и к императорскому Дому?
Черт.
— Могу я его переписать? — торопливо спросил я, внимательно запоминая имена. На всякий случай.
— Разумеется. Что вас так взволновало, ваше сиятельство?
— Ничего… Ничего. Просто боюсь опоздать домой.
Андрюшин наградил меня полным недоверия взглядом и молча протянул листок бумаги. Я схватил первую попавшуюся ручку и принялся торопливо копировать список. Забавно, что почерк остался моим. Тело чужое, а манера писать — весьма коряво, к слову, уж точно легко могла бы вызвать подозрения. Все аристократы, которых я знал, обладали красивым почерком. Но сейчас я надеялся, что Андрюшин спишет это на спешку.
Закончив, я сложил листок и сунул во внутренний карман пиджака.
— С вашего позволения, давайте разойдемся по очереди, — попросил журналист. — Не хочу, чтобы нас видели вместе.
Интересно, почему? Я выглядел вполне безобидно. С другой стороны, логика в этой просьбе была. Я бы
