не стал менять кабинку. Смысл?
Чтобы дверь не ломать, надо ее не запирать. Вот.
Оглянулся назад и наверх. Ощущение, что в углу под потолкам, в дебрях паутины, сидит не паук, а камера слежения. Бред! Кому надо подглядывать в туалете?
Журчу там же, где был. Но к звукам за спиной прислушиваюсь. Пока всё тихо.
Сливаю воду, иду мыть руки и возле раковины вздрагиваю.
Мужик никуда не ушел. Стоит здесь и смотрит.
— Слушайте, папа… — делаю выразительную паузу. — Ведите себя прилично. Не в пещерном веке живем.
— А то что? — улыбнулся этот питекантроп в тридцать три зуба.
— А то. Увидишь, — обещаю я. Домываю руки и ухожу, не просушив. Потому что папаша закрыл сушилку своей могучей спиной.
Нет, я не сбежал. Мужику вломил бы от души просто. Но бить отца невесты в день свадьбы?
Моветон.
Кстати, наврал ему с три короба из вредности. Замучается проверять.
Потому что: кто много спрашивает, тому много врут.
И всё же как папаша меня нашел? Я же специально путал следы.
Ючи!
Ловлю братца Алисы и припираю к стене, ухватив под горло за узел галстука. Раскосые глаза Ючи становятся шире и туманнее.
— Ты! Ты меня сдал чекисту?
— Кому? — удивленно спрашивает пацан, заливаясь румянцем.
— Папаше своему! — рычу, но сдержанно.
— Д-да. Папа спросил — я сказал.
— Ты за мной следишь что ли?
Мне вдруг резко становится очевиден тот факт, что пацан постоянно попадается на глаза. Раньше я списывал на то, что внешность у него экзотическая, и потому привлекает внимание. Возможно, что другие попадались чаще, но он чаще запоминается. А если дело не во внешности, и его приставили следить за мной?
— Я-йа… — вдруг начал заикаться пацан и я ослабеваю хватку на его галстуке-селедке. Незачем применять столько силы и злости, он может быть совсем ни при чем.
— Йа же фотограф, — примиряюще улыбнулся япончик с голубыми глазами. Такими же голубыми как у невесты, но раскосыми.
Отступаю на полшага и смотрю на лямку фотоаппарата-зеркалки на его плече. Действительно, где ещё быть фотографу как не возле молодоженов.
— Смотри у меня. Узнаю, что ябеда и наушник, то…
— То что? — вызывающе спросил он, вдруг осмелев и тряхнув челкой. И, спросил главное, почти теми же словами, что его отец чуть ранее.
Окидываю тощее тело взглядом (под этим взглядом он краснеет еще больше). Нет, не противник он мне -- соплей перешибешь. И выглядит как малолетка, хоть ростом всего на ладонь ниже, а возрастом даже на два года старше.
— Ремнем отшлепаю, — решаю я. — Ремешком от твоего фотоаппарата, — дополняю подробности. Потому что нормальным, хорошим таким, ремнем и убить недолго.
Вот только Ючи не испугался, а облизал губы и сказал непонятно:
— Смотри, ты обещал.
— Дурак что ли? — делаю два шага назад. Вот неудивительно, что прежний жених Алисы сбежал. Семейка то чокнутая!
— Какой есть, — обозлился вдруг япончик. Навел на меня камеру и щелкнул. Потом резко развернулся на каблуках и гордо унесся по коридору.
— Что вы не поделили? — сзади подошла Алиса и обняла со спины, прижалась щекой к моему плечу. Узнал ее по звуку каблучков, но еще раньше долетел аромат духов.
— Ючи правда твой брат?
— Самый настоящий. Только мамы у нас разные. Его мама — гейша. Ну, японка в смысле, только всю жизнь прожила на Дальнем Востоке и по паспорту русская.
— А твой отец чекист?
— Кто?
-- Чэка... Гэбэ... мент?
Она рассмеялась:
— Нет. Он моряк. Дальнего плавания. Весь мир объездил.
Я же подумал, что чтобы весь мир объездить наличие звания в каких-нибудь госорганах совсем не помешает.
Она нахмурилась:
— В каждом порту по жене.
— Так твоя мама говорила? — понял я ее настроение.
— Мама ничего не говорила. Сама вижу. Столько у меня оказалось братьев и сестер! А я росла в одиночестве.
По разным оговоркам я уже понял, что росла она с отчимом, про отца ничего не знала. Потом оказалось, что Валерий Никифорович неплохо за это время поднялся и теперь бизнесмен с хорошими деньгами.
Но нужно срочно переводить тему на более позитивную, иначе она вспомнит автокатастрофу, в которой погибла мама и отчим, а она сама чудом выжила.
— Люблю тебя, — целую ее пальцы, потом поворачиваюсь и целую в шейку. Еще и ещё.
Хотелось бы в губы целовать, но макияж и помада — она не позволит. Хотя кто мне запретит?
Целую крепко в губы и приподнимаю, чтобы унести. Куда-нибудь где никто не увидит.
— Стоп, — вырвалась она, шумно дыша. — Торт.
— Торт? — оглядываюсь по сторонам.
— Торт нужно разрезать.
— Пофих, сами справятся… — пытаюсь найти под пышными юбками голое бедро.
— Если мы не разрежем торт, вечеринка не закончится… — уговаривает она, но чувствую что ей уже тоже почти все равно на торт и то, что его нужно разрезать.
— И тогда? — останавливаюсь, потому что уже устал ждать конца свадьбы и того момента, когда мы останемся наедине.
— И тогда мы поедем в номера’, — хихикает она, верно угадав мои мысли.
Хватаю ее за руку и тащу по коридору:
— Давай быстрее, торт же.
Алиса смеется, а я морщусь. Поспешное бегство было не к торту, а от Ючи. Этот узкоглазый сталкер фотографировал нас скрытно. Спрятался он хорошо, но я всё же услышал щелчки камеры сквозь звуки музыки. Вот ведь неуёмный малый.
И, ох, уж эта паутина судьбы!
Как горные пути-тропки запутаны ее нити.
Неужели, я смогу найти свое счастье здесь в этой сумасшедшей семейке?
Глава 4 Уловки, уклоняться
-- Как тортик? -- спросила Алиса.
-- Орехи слегка пережарены, а сладость сиропа забивает все остальные вкусы…
