паста, сожаления о разлуке и ожидаемая радость скорой встречи.
И глядел на нас дивный тропический мир (это они специально подобрали: чтобы мы не оскудели душой за время разъединения). По их столу бегала, привязанная за лапку, рогатая ящерица; яркий попугай (куда ж без него?) орал дурным голосом; чьи-то черные руки (прислуга?) подали на стол блюдо с шипастыми плодами. Из плодов выскочило загадочное в своей наружности насекомое — и Гошка из солидарности тюкнул меня в шею.
Я попросил «подать» насекомое поближе…может, это заинтересует дядьку Мотыля: охотника на всякие экзогамы?
Потом нас попросили разделиться (здесь из комнаты выехал я — там, за экраном, покинул стол человек с профессорской бородкой). Пока только Машке предстояло задушевное материнское слово о предстоящем выборе пути и возможных «кознях» охальных курортников…Только потом Родитель№ 2 начнет (в который уже раз!) выстраивать из меня «настоящего главу дома».
Жалко, что мы с сестрицей разругались: как весело мы обычно хохмили над заведенными порядками предков!
Своего «друга семьи» они, конечно же, не сдали…Наивные старые «плешки»! Вот такое папа-шоу: Родитель№ 2 из какой-то корзинки выпускал кучу мелкой местной фауны…Я так и не понял, что он там наловил (или — для него наловили!). Но моему насекомцу — это понравилось! Он вообще — общительный «парень», вы заметили? Он стал скакать по столу, обходя наши искусственные фрукты. Лицо Родителя вытянулись…Тогда он сразу перешел на «спортивные достижения»: собираюсь ли я в сентябре надрать задницу Лешке Шампуру, обошедшего меня в мае?.. И пошли в ход старые ржавые доспехи: о фамильной чести Кузнецовых и — настоящих мужских поступках.
Я сразу заткнул эту лажу: сказал с улыбкой, что звук — плохой, я его совершенно не слышу; и он тут же испуганно позвал Гренадера… И они со страхом глядели на безобидного моего приятеля, смоктавшего что-то из забытого Машкой горшка.
Я долго ворочался в эту ночь: все мне мешало, потому что — будоражило и томило. Я не лежал уже, а сидел — а Гошка бегал по спинке дивана.
И я думал: «Знаешь, братец, как мне осточертели все эти «хитрые» отцовские подходцы?.. Лучше бы он меня «ремнем поучил» (как, по словам Лехи, воспитывал его самого отец, пока не сбежал…); Или — в угол поставил (нет… Это смешно: коляску — в угол?). И поэтому — он бродил вокруг меня, теребя свою чеховскую бородку и не зная, как меня наказать в очередной раз…И подверг меня самому злому остракизму: выгнал из жизни в классику. До сих пор ко мне приходит ужас всех обезноженных детей: девочка-нянька, задушившая хозяйского ребенка. Она садится на мою постель (с этим, уже мертвым младенцем), и говорит, ласково шлепая меня по коленке: «Дети иногда так мешают, что просто ужас!»
И я — цепенею: хоть на руках — но хочу отползти.
Что-то зашелестело за моей спиной, вздымаясь и отряхиваясь…И холодная арматурная лапа легла мне на плечи. Я вздрогнул, сжался…теперь я уже сам чувствовал себя маленьким: два огромных овальных глаза глядели на меня спокойно, без жалости. Он просился в мою душу всерьез. Наверно, целую минуту мы паниковали (как два контрабандиста, столкнувшись на границе).
Потом он расправил себя самого до потолка, тускло блистая зеленым покровом.
Странное вообще было ощущение (словно я опять — на врачебном осмотре). Он сдвинул в сторону мои бесполезные ноги — и уселся с краешку на диван. Челюсти, жвалы (или что там у него?) слегка разошлись — и я услышал писк мыши, попавшей в западню… Я уже знал, что именно так он «умирает со смеху».
«Видишь, — сказал он, — маленькие, мы все — беззащитные…»
— Ну, если тебе нравится быть маленьким…
«Нет, это тебе удобно: можно запихать в неудобный карманчик — или отправить щелчком в неизвестном направлении. Ты даже не знаешь, сколько у меня врагов — там, за окнами. Одно черное псовое чего стоит!»
— От Тристана я тебя как-нибудь спасу, — заметил я. — А если тебя приодеть — никто ничего не поймет. Это же курорт!
«А про гравитацию ты забыл, человек? Я задыхаюсь от земной тяжести.»
— Тогда сиди — и помалкивай в своем…моем карманчике!
«Видишь ли, царь Данька…На нашей планете нет понятия: мелкий, значит — ничтожный, слабый, которому всякий может дать пинка… Маленький, но разумный! все-равно считается у нас взрослой особью. Имаго! А тебе еще только предстоит последняя «линька: переход в высшее гражданское сословие.»
— Откуда ты все знаешь, глазастый?
ОН как-то грустно вздохнул: и усики-антенны плавно покачнулись, легли на крылья, как в траву.
«Вот чем ты мне нравишься, человеческий организм… Много у тебя вопросов, но гордыни — еще больше! И ЭТО МЕНЯ УСТРАИВАЕТ… Ты не ходишь кругами, как стрекоза над водой. Не шипишь что-то из норы, будто Краб-отшельник. И друзей фактически нет. В твоем мире — точно! Да и на моей планете ты бы жил под одиноким листом, горе-царь! Я, как будущий Воспитатель, это вижу.»
Хоть рассмешил…
Мы ехали к Башне. Башня эта (высокая кирпичная дура), была за старым морским вокзалом. Раньше там то же был пляж: мы на нем семейно загорали. Мне тогда казалось, что это завод — провалился в песок, оставив одну трубу.
Башня и пляж сейчас заперты длинным унылым забором. Воротца есть, но и они — вглухую!
— Что мы там забыли, Гошка?
«Твое дело — крутить колеса!»
Так и хотелось…
Но я — промолчал. Спорить с дурацкой комахой… Он, конечно, прав кое в чем: вопросы у меня были. Но это он приперся ко мне, а не я — к нему. Разве не так?!
Невидимые барабаны разбудили под утро — и голос, нагло пробравшийся в башку, сообщил: что ОНИ — уже близко (да на здоровье!), что скоро будут (плясать, что ли?) — в общем; «Хай-Тоба, Хай-Тоба», не фиг спать…
Я перекатился злой на диване. Бестолковый советник мой рыскал по столу на передних — ага! коротеньких, беспомощных ручконожках… То же мне, ходить толком не может, «хвост» задрал… — а ту да же, пришелец!.. У-у-у, дрожу от страха.
Потом это чучело важно пошевелило усами: «Есть у вас Башня за старым вокзалом?»
Все у нас есть…И тогда он приказал ехать.
…Многим мы с Машкой обязаны почтальонке Зине, но самое важное — это простое и надежное средство домашней коммуникации, которое мы нашли в очередном мешке с барахлом, доставленном письмоношей. Там еще записка была, само собой — «бедному мальчику на колесах». Какие-то доброхоты выставляют у почты…
Барахло
