Только собачились с ней. Никого родни больше не осталось. Старуху односельчане поба ивались, считали ведьмой, при ней и не ходил никто в ограду-то.
Зато теперь можно было гулять с ухажёрами ночь напролёт. Настало свободное вольготное житьё! Динара любила вино и мужчин. И местные, и городские заглядывали, не оставляли вниманием яркую бабёнку. Для чего портить такую развесёлую жизнь материнством? Дважды она скрывала беременность, утягиваясь хло п ковым полотнищем до последнего момента. Скидывала недоношенными, закапывала у леса за сараем. А вот с третьим прихватило на рынке среди дня, соседи проводили к фельдшеру, из пункта на скорой увезли в райцентр. Чудом выходилась. Врачи сказали, детей больше не будет. Она и не горевала, да молва по хутору пошла. Мало, ч то безмужняя носила, так ещё и мёртвого родила. Стали односельчане сторониться. В сельпо косятся, разве что в спину не плюют. Вчерашним хахалям жёны укорот дали, и носа не кажут. Стала Динара бледнеть, да худеть, увядать, молодость не вечна. Кому нужна? Ни денег, ни веселья. И во сне прабабка приходила, всё грозила сморщенным потемневшим кулаком, головой качала.
Раз как-то в выходной день на базаре поругалась с брюхатой соседкой. И та попала в больницу, еле откачали, ребёнок будто в цементе застыл, сказывали. Во сне тогда Динаре прабабка явилась в рубахе изгвазданной кровью. Старуха, безумно хихикая, протягивала ей скрюченного младенца, присыпанного пылью или пеплом. Проснулась Динара с криком. По утру подошла к зеркалу и ахнула: кожа светится, волосы блестят и вьются, ни одного седого не видать, губы вишнёвые, и гладкое тело всё налилось! Не нарадоваться! Теперь-то она знала, что нужно делать...
Изрезанная рука горела, ткань быстро промокла от крови. Тяжёлая корявая колода держала крепко, подтягивала к себе. Тимофей отбивался, отсекал серые стебли, рассыпающиеся в пыль. Прорвался к двери, не вылетел, но вывалился в коридор, отползая подальше. Ногой зацепился за ручку сумки, что принёс с собой. Уродливая фигура медленно двигалась следом, пошатываясь, каждое дёрганое движение сопровождалось скрипом перекосившейся калитки и шорохом ползущих по полу ветвей. У Динары не осталось лица, в трещинах корявой коры, в чёрных провалах, выеденных червями, едва читались черты чего-то живого...
Нужен огонь! Полянский подтянул к себе сумку, выхватил газовый баллон, но открыть и поджечь не успел. Змеясь по полу, стебли с колючими листьями достали его, обмотали правую щиколотку и неумолимо потащили к ходячей коряге...
Свет памяти вспыхнул и растаял, вокруг Тимофея снова темно. Звучные дерев енские сумерки, стрекочут сверчки, слышен далёкий лай собак на хуторе. Проступил, проявился свет нескольких ручных фонарей. Ещё два случая внезапной смерти новорожденных в селе, и люди, устав бояться, пришли гневной толпой. Динару побили камнями, хотели пр огнать, но она проговорилась о двух детях, загубленных и похороненных за сараем. Пять человек отвели её в лес. Собирались повесить как ведьму и детоубийцу в прежние времена. Но, сговорившись, привязали к дереву и бросили умирать. Она ещё долго выкрикивала хриплые проклятия, пока не скончалась.
Очнувшись, Динара не чувствовала тела, сквозь неё росли ветви с листьями. А потом она последний раз увидела прабабку. Старуха вышла из леса, редкие седые патлы шевелил ветер. В заскорузлых босых ногах со вздувшимися венами путалась изорванная рубаха, в которой схоронили. «Дерево к небу за жизнью и красотой растёт, а камень к земле тянет , где дети твои лежат!» – прошипела она, протягивая к правнучке костлявые пальцы...
Саднило глубоко расцарапанную ногу, но хватка спутанных стеблей резко ослабла. Полянский вынырнул из чужих воспоминаний, в руке он всё ещё сжимал газовый баллон.
Перед ним замерла и чуть покачивалась женщина-дерево. Корявый пень головы расколот, трещина разорвала неживое лицо. Габриэль за её спиной замахнулся ещё раз и рубанул колуном, разбивая уродливую колоду. Со скрипом Динара тяжело обернулась, отбросив его ударом к стене. В этот момент Тимофей успел достать из кармана зажигалку. Звякнула металлическая крышка, и в чудовищную фигуру с гулом ударил огонь.
Сквозь свист и треск горящих ветвей раздался протяжный женский вопль. Объятая пламенем, она неловко поворачивалась, коротко взмахнув руками. В стороны летел пепел, листья быстро скручивались
