люди, которые не нравятся вам, Старший судья, – с ухмылкой говорит бывший палач.
Медленно-медленно палач и Агата отступают туда, где на торсонитовой плите вырезаны прекрасные длинноствольные пальмы, и так же медленно, размахивая факелом, чтобы никто не мог приблизиться, к ним подходит брат Често.
– Молись, Агата, —
хрипло говорит бывший палач, – молись так, как не молилась еще никогда.
И Агата, поднеся факел как можно ближе к плите, очень громко произносит слова Торсоновой молитвы – и ей вторят брат Често и брат Омеро:
– Сердце мое рыщет в ночи, ища утешения, аки ищет волк козленка малого, но нет утешения мне, ибо работе моей нет края и конца. И сколько кроется зло кругом меня, столько я сам буду волком, рыщущим в ночи, и не буду знать ни сна, ни покоя под страшным взором честного ока Твоего…
Столб черного пламени взвивается над торсонитовой плитой, и зеленые сполохи взметаются по стенам судебного зала. От неожиданности брат Омеро роняет наконечник алебарды. Агата успевает заметить, каким страшным становится в этих сполохах искаженное лицо Старшего судьи Лето, но ей не до него: миг – и на месте плиты оказывается маленькая, покрытая резной вязью дверь с плотно сомкнутыми створками. Агата только сейчас понимает, что даже не представляет себе, куда попадет и не убьется ли насмерть, прыгнув вниз!
– Да стреляйте же в них! – истошно кричит Старший судья.
– Прыгай, Агата, прыгай! – кричит брат Често.
– Прыгай! – кричит брат Омеро.
Упав на колени, Агата обеими руками изо всех сил дергает за ручки двери – ничего. Она дергает снова, и снова, и снова – дверь не желает открываться. «Двери между Венисальтом и Венискайлом открываются на несколько секунд, когда человек готов рисковать собой, чтобы спасти других…» Спасти других – так, как сейчас спасают ее брат Омеро и брат Често. Дверь не откроется перед Агатой, потому что Агата совершает не подвиг, а подлость, бросая их здесь на растерзание. Слезы катятся по щекам Агаты, и она не знает, чего больше в этих слезах – горя или стыда.
Агата встает с колен. Арбалетчики сгрудились вокруг них, и у каждого в руках арбалет с натянутой тетивой. И тогда Агата трясущимися пальцами достает из кармана серебряного морского кабанчика и протягивает его вперед на ладони.
– Дайте мне сказать, – произносит она и добавляет дрожащим голосом, повернувшись к Старшему судье Лето: – Майстер Старший судья, вы же защитник правды, не так ли? Вы не должны бояться, когда говорят правду, верно?
Старший судья Лето молчит, а потом говорит сладким голосом смиренного брата Ига:
– Ну конечно, Агата. В моем суде правда всегда желанная гостья.
Агата на негнущихся ногах подходит к стене, громко произносит первые фразы Торсоновой молитвы и размашисто проводит по стене пламенем факела. Глаза статуэток вспыхивают, и на пол с серебряным звоном осыпаются маленькие амулеты. Один страж наклоняется, поднимает с пола крошечного блестящего габо и изумленно спрашивает:
– Ради святого Торсона, что это такое?
– У вас есть ресто? – спрашивает Агата.
– Мой брат… Мой брат недавно скончался, – с запинкой говорит молодой страж.
– Пожалуйста, – мягко говорит Агата, – подумайте о нем.
– Я не… – начинает молодой страж, но зеленая крылатая тень уже мелькает у открытого окна, миг – и она опускается у ног стража, запрокидывает печальное красивое лицо и глядит ему в глаза.
– Пожалуйста, спросите его, как вас зовут, – говорит Агата.
– Его зовут Метто, – шепчет маленький ресто, не дожидаясь вопроса. – Его зовут Метто, Метто, Метто.
– Но ведь это и правда твое имя! – изумленно говорит другой страж – пожилой, укутанный в черный шарф по самый нос. – Ты и есть Метто!
– Все глаза статуй святого Торсона – амулеты, – дрожащим от волнения голосом говорит Агата. – А каждому, у кого есть амулет, ресто всегда говорят правду. Амулеты – это все, что вам надо, чтобы говорить с мертвыми, как с живыми. Они больше не будут вас мучить – и монахи тоже.
– Это что, правда? – спрашивает кто-то из толпы. – Майстер Старший судья, это что, правда? Вы что, всё это знали?!
– Это правда! – кричит кто-то. – Я слышал, как ресто назвал его правильным именем!..
– Замолчите немедленно! – раздается громовой голос Старшего судьи.
В зале повисает тишина.
– Ах, Агата, Агата, – говорит Старший судья, качая головой и глядя Агате в глаза.
Агата сглатывает и твердо отвечает взглядом на взгляд.
– Ты даже не понимаешь, что ты наделала, девочка, да? – говорит Старший судья Лето.
– Я сказала правду, – говорит Агата. – Теперь никому не нужна ваша сердцеведка. У вас больше не будет власти над людьми Венисальта.
– И ты полагаешь, что возможность по душам поговорить с мертвыми принесет людям радость? – с усмешкой спрашивает Старший судья Лето. – Ах, глупая, глупая маленькая девочка. Мы будем продавать в два раза больше сердцеведки, а через две ночи все эти амулеты будут втоптаны в уличную грязь. Мы спасаем людей от правды, маленькая дурочка.
– Но они же могут сами решать, хотят они слышать правду или нет! – выкрикивает Агата.
Внезапно ее изо всех сил толкают в спину – чья-то рука тянется схватить с пола амулет, и еще один, и еще. Кто-то выдергивает факел из напольного крепления и водит им по стенам, начинается давка, брат Често резко сжимает Агатину руку, тащит Агату сквозь толпу, Агата со всех сторон получает пинки и тычки, и вдруг хриплый голос брата Омеро кричит прямо у нее над ухом:
– Скорее! Скорее! Смотри, Агата! Смотри же!
Дверь, маленькая дверь в полу, дверь, покрытая резной вязью, – обе ее створки теперь распахнуты. Брат Често отпускает Агатину руку и смотрит на Агату, а Агата смотрит на него.
– Прощай, девочка, – говорит брат Често, – прощай, моя хорошая.
Агата быстро обнимает брата Често, а потом подбегает к брату Омеро и, насколько хватает рук, обнимает огромные плечи бывшего палача.
– Ну началось, – недовольно говорит тот.
– Я не хочу бросать вас здесь! – говорит Агата.
– Мне нечего делать в Венискайле, – печально говорит брат Често. – Но если ты когда-нибудь встретишь мою дочь… Ее зовут Уилла, и ее ни с кем нельзя перепутать. Скажи ей, что я раскаиваюсь.
– А вы? – спрашивает Агата у брата Омеро.
– А я просто хочу посмотреть, чем кончится эта заварушка, – хмыкает бывший палач.
Внезапно Агата понимает, что ей жарко, очень жарко. С факелов, которыми завладела толпа, выкрикивающая Торсонову молитву, огонь переползает на деревянные стены судебного зала, и языки черного пламени уже подбираются к окнам. Миг – и тонкое торсонитовое стекло превращается в прочные серебряные решетки. Еще миг – и кто-то истошно вскрикивает:
– Пожар! Бегите! Пожар!!!
– Бегите! – кричит Агата брату Често и брату Омеро. – Бегите!
Брат Често быстро сжимает на прощание Агатину руку и бросается к выходу, за ним, помахав Агате огромной пятерней, топает бывший палач. Агата слышит, как его зычный хриплый голос принимается командовать:
– А ну прекратить
