испужалась! Думала, сожрёт и косточек не оставит.
Я отошёл в сторонку, всё равно помочь ничем не могу.
— А вы его раз и всё! — девушка посмотрела на меня с восхищением. — Вы такой смелый, Константин Платонович!
— Угу.
Стараясь не рассмеяться, я кивнул. Кто бы говорил! Сама-то Танька оказалась не робкого десятка — несколько волков уложила ножом, причём не получила и царапины. Пожалуй, оставлю я девку при себе — пусть посмотрит на мир, а заодно мне поможет.
* * *
К людям мы вернулись аж под вечер на следующий день. Из леса Танька вывела прямо к Злобино, где я подрядил старосту выделать шкуры. Не самому же мне с ними возиться! А деревенские пусть заработают лишнюю копеечку.
В усадьбу нас довезли на телеге. Всё, хватит, находился пешком. В ближайшее время больше никаких лесов, охот и ночёвок под открытым небом. Барин я или не барин, в конце концов? Сейчас мне требуется баня, нормальный ужин и постель.
Но мирозданию было плевать, что я там хочу — у него были свои планы. Стоило нам спрыгнуть с телеги перед усадьбой, как из дома выбежала Настасья Филипповна.
— Константин Платонович! Константин Платонович! Как хорошо, что вы приехали!
— Что случилось?
— Дядя, Василий Фёдорович. Совсем ему плохо, зовёт вас.
Я сразу же хотел рвануть к нему, но ключница меня остановила.
— Константин Платонович, не настолько плохо. Вы сначала помойтесь, приведите себя в порядок, а потом уже навестите дядю.
Мне оставалось только хмыкнуть. Любят здесь шум поднимать по любому поводу. Чего было так кричать? В итоге я успел искупаться, поужинать и даже немного почитать, прежде чем появился Дворецкий и объявил:
— Константин Платонович, прошу следовать за мной.
Уже перед дверью в комнату дяди он остановился и тихо, почти шёпотом попросил:
— Василий Фёдорович совсем плох. Прошу вас, не перечьте ему, даже если он будет ругаться и сквернословить.
— Не волнуйтесь, — я хлопнул его по плечу, — всё сделаю как положено, с уважением и пиететом.
Дядя лежал в постели, укрытый одеялом до подбородка. Старик и правда был плох — он снова походил на высохшую жёлтую мумию. Только глаза горели злым тёмным огнём.
— Пришёл?
Он посмотрел на меня долгим протяжным взглядом.
— Пришёл, дядя.
— Хорошо. А ты выйди, — старик кивнул Дворецкому.
Тот коротко поклонился и исчез за дверью.
— Подумал?
Голос дяди скрипел песком по стеклу.
— Да. Я согласен.
В ответ раздался ехидный смешок:
— Смотри, пожалеешь потом, ан поздно будет.
— Не имею привычки жалеть. Что сделано, то сделано.
— Молодец, — старик слабо улыбнулся, — это правильно. Садись ближе, разговаривать будем.
Придвинув кресло, я сел и приготовился слушать.
* * *
— Настьку не обижай, — старик заставил меня взять бумагу и записывать, — пусть ключницей остаётся. А как старая станет и в маразм впадёт, пусть здесь живёт, не разоришься её кормить.
— Сделаем.
— Не перебивай. Дворецкий, Франц Карлович…
О, нашлось имя! А говорил, что никто не знает.
— Пусть тоже служит, он дело знает. А как захочет выйти в отставку, заплатишь ему три тысячи рублей. Цвергу, Лаврентию Павловичу…
— Он же говорит, что лепрекон!
— Врёт, собака, цверг он самый настоящий. И не перебивай, сколько раз говорить. Так вот ему ничего не плати. Он у меня столько денег нагрёб, что ему до смерти хватит.
— Записал.
— Крепостным моим на поминках выдать по рублю, включая детей. И детям отдельно — каждому по сахарному петушку.
— Угу.
— Дай посмотрю, что ты там накалякал.
Дядя, оживившийся совсем не как умирающий, выхватил у меня бумагу и принялся перечитывать. Ты смотри, как раззадорился старик! Может, ему каждый день распоряжения диктовать в качестве терапии?
— Ладно, с этим закончили, перейдём к тебе.
Он сунул мне листок и залез обратно под одеяло.
— Талант не разбазаривай. Никаких глупых чудес и фокусов на потеху девицам. Понял? Учись им пользоваться, тренируйся, но только по делу. Если будешь ерундой заниматься — можешь бессильным стать. Знаешь, сколько потомков знатных так оконфузилось? Потом локти кусали, ан всё, выкуси!
Я сделал себе пометку на память. Вот это действительно важно.
— Мёртвых старайся не тревожить. Ну, это я тебе говорил. Если в столицу вызовут да потребуют допрос дохляку чинить, требуй бумагу от архиерея.
— Да, я это помню.
— Если окажешься перед императрицей, да она станет тебя расспрашивать — говори: не слышал и не видел.
— Что не видел?
— Всё! Ты приехал, я с тобой даже не разговаривал. Быстро помер и наследство оставил. Понял? Ни о каких делах прошлого мы не говорили.
— Да мы и так…
— Вот и стой на своём: не был, не слушал, не знаю. А то матушка наша не любит, когда о её делах лишние головы в курсе.
— Понял, не дурак.
— Надеюсь, — дядя хихикнул. — Мне-то всё равно, я уже мёртвый буду.
Юмор у него, конечно, как и положено некроманту. Я тоже таким буду в старости, если доживу?
— Василий Фёдорович, скажите…
— Что ещё?
— Почему вы с Шереметевыми рассорились? Вы же из их рода.
— Пришлый я у них.
— Как это?
— Годунов я урождённый. При Петре женился на Ирине Шереметевой да в род к ним и записался. Чтобы фамилией своей Петра не раздражать.
— Он не любил Годуновых?
— Ха! Не любил! Он их, как любой Романов, терпеть не мог. Забыл, что у Годуновых по крови есть право на трон?
Я пожал плечами. Откуда мне-то знать, что там в Смутное время было? Даже не слышал, что кто-то из родственников царя Бориса уцелел.
— Ты тоже, кстати, на этот счёт не распространяйся. В тебе эта кровь тоже есть.
— Дядя, вы о чём? Я Урусов по отцу, по матери Голицын. Даже если кто-то там был из Годуновых, то никакой грамотой уже не докажешь.
— Грамоты, — старик скривился, — кому они нужны? Царскому Ключ-Камню бумагу не предъявишь, он только на кровь смотрит.
— Что? Какой ещё ключ, какой камень?
Тут скверный характер некроманта дал о себе знать в полную силу. Дядя состроил страшную рожу и рассмеялся:
— А вот этого я тебе не скажу. Мал ещё, секреты державы знать. Поднимешься — сам узнаешь. Нет — так и не надо лишнего. Всё, иди. Да позови Настьку, пусть бульона мне принесёт да грелку. Замёрз я тут с тобой, пока лясы точил.
Нет, всё-таки я ещё не вжился в роль помещика. Настоящий барин в усадьбе один — подобрыш Мурзилка. Ходит весь такой важный, от пола два вершка, и, задрав хвост, смотрит на всех свысока. На местных
