это комментируем, назначаем виноватых и беремся их судить? Смешно, хоть и грустно. Мы уничтожаем леса для того, чтобы печатать на бумаге эту бесполезную чушь. Если бы я была деревом, мне бы стало безумно обидно и даже стыдно за то, что моя жизнь оборвалась ради тиража такой газеты. А сколько прекрасных умных книг можно было бы напечатать взамен всего публицистического лицемерия! И сколько кислорода можно было бы вдохнуть в свои легкие!
Я не хочу быть одной из тех, кто делится с обществом негативом, кто назначает виноватых и подбирает слова поострее да пожестче. Мне хочется видеть на стеклах не грязь, а созвездия…»
Это был ее текст. Она написала его в тот день, когда променяла статью о прорванных трубах на оконные галактики. Карандашная заметка из блокнота перекочевала на центральную полосу газеты – немыслимо! Было лишь одно объяснение.
Катя метнулась к компьютеру. Громко стуча клавишами, набрала в текстовом редакторе: «Ник, немедленно объясни, что происходит!!!» Ответа не последовало. Она предприняла еще одну попытку вызвать Ника на разговор: «Не смей молчать!!! Я знаю, что это твоих рук дело!» Курсор дернулся, точно выдавая чье-то присутствие.
– У тебя что, клавишу с восклицательным знаком заело? – Он еще шутить изволит.
– Объясни, что это такое!
– Клавиши я не трогал.
– Не придуривайся, ты прекрасно знаешь, о чем я.
– А что ты хочешь получить в ответ? Мое чистосердечное признание? Ты ведь и без меня знаешь, что это сделал я. Объяснения? Но ты ведь понимаешь, ради кого все это.
– Я требую объяснений!
– Тебе же известно, что я могу менять тексты как мне заблагорассудится. И, жалуясь мне на статью, которая должна была нанести вред человеку, ты допускала, что мне по силам предотвратить это. Что уж там, я разделяю твое мнение. К сожалению, а может быть, к счастью, я во многом похож на своего автора – эта твоя тяга к справедливости… Заразная вещь, однако. Ты попыталась все исправить, но провалила задание. Тогда я решил – раз уж я разделяю твое мнение, то могу сделать, что считаю правильным. Вот и сделал. Дождался, когда тираж напечатается, и изменил текст в каждой газете. Кропотливая эта работа, знаешь ли!
– Почему там оказался мой текст?
– Так чем ты возмущена? Измененным текстом или нарушением авторских прав?
– Всем сразу!
– Если бы я знал, что ты так отнесешься к этому, палец о палец бы не ударил. Похоже, я ошибался в искренности твоих желаний. Вечно недовольна чем-то.
Катя испугалась, что сейчас Ник обидится и откажется с ней разговаривать. Поэтому, взяв себя в руки, постаралась смягчить ситуацию:
– Для меня это было неожиданно.
– Я думал, тебя обрадует отсутствие лживой статьи и публикация твоих настоящих мыслей, а не историй о прорванных трубах. Ты разве не этого хотела? Делиться с читателями своими настоящими мыслями?
Катя задумалась. Конечно, Ник был прав: в глубине души она радовалась случившемуся, но что-то вроде совести сдерживало эту радость. Катя понимала, что натворил Ник, и сейчас, когда идея стала реальностью, она уже не казалась такой правильной. Чем ее ложь отличалась ото лжи Ирки, фамилия которой издевательски значилась под измененным текстом? Можно ли бороться со злом его же методами, меняя одну несправедливость на другую? Кидаясь грязью в других, обязательно выпачкаешь руки.
– Давай разделим поровну то, что мы натворили, – прочитала она, вынырнув из своих раздумий. – Радость от удавшегося плана и ответственность за проблемы, которые повлечет эта подмена.
– Как друзья, обещавшие делить все пополам?
– Или как человек и его ожившее воображение.
– Согласна, – ответила Катя и улыбнулась. От разговора с Ником сразу становилось легче, что бы он ни написал. Само осознание того, что есть собеседник, готовый обсудить с ней любую жизненную ситуацию, успокаивало. – Но ты для меня больше, чем воображение.
– Я знаю. Потому и способен исполнять подобные трюки в реальности.
Катя хотела сказать ему так много, но не могла подобрать слов, точно их разом вытряхнули из головы, как мусор. Она молчала, и курсор не двигался с места. Оба ждали подходящих слов и новых тем, но не торопились продолжать их разговор. Окажись Ник рядом с ней, она бы обняла его и по-дружески похлопала по спине в знак одобрения, или пожала ему руку, или просто посмотрела в глаза – карие, как он исправил в блокнотных записях. В тот миг выжидающего молчания она впервые ощутила желание встретиться с ним, увидеть его, прикоснуться, чтобы убедиться – в этом огромном мире нашелся человек, который понимает и поддерживает ее.
– Мне очень интересно, как ты выглядишь, – сама того не ожидая, написала Катя и замерла в ожидании. Может, его уже не было рядом, но ей казалось, что курсор пульсирует чаще обычного, словно подрагивает от его дыхания. Он был здесь, чувствуя, что у Кати еще много несказанных слов и незаданных вопросов.
– А каким ты видишь меня?
– Не представляю – боюсь тебя обидеть, как с цветом глаз.
– Я тебе доверяю, можешь выдумать меня каким угодно.
– Хватит в каждом предложении напоминать мне, что ты – книжный персонаж, а я – автор! Мне хочется узнать, какой ты на самом деле, а не ставить тебя в рамки своей фантазии!
– Кажется, мой урок пошел тебе на пользу.
Она вспомнила его слова: «Пока не научишься меня слушать, никакой ты не писатель!»
Да! Ей хотелось слушать его, узнать о нем как можно больше, чтобы потом передать его историю в романе. Не выдумать, а пересказать…
– Когда-нибудь ты обязательно увидишь меня, пусть в своем воображении… или во сне, – ответил он.
Кате хотелось поспорить с ним, рассказать о своем желании встретиться в реальности, но она промолчала, напомнив себе, что требует от книжного персонажа невозможного.
– Лучше приготовься к сложной рабочей неделе. Думаю, после такого происшествия в газете тебя ждет много событий. И, пожалуйста, будь осторожна.
– Спасибо, – написала она, и ее ответ был финальной точкой в этом разговоре. Курсор вернулся к своему привычному миганию, а Катя – к размышлениям, которые не давали покоя.
Ирку уволили. В понедельник эта новость поразила всю редакцию. Казалось, даже принтеры гудели потому, что обсуждали сплетню.
Дарья не умолкала, смакуя подробности и то и дело меняя свое мнение. Вначале окрестила произошедшее «платой за звездную болезнь», потом назвала Ирку глупой, а в завершение выразила глубочайшее сожаление и добавила, что статьи она писала достойные.
Катя слушала молча, только кивала и поддакивала в нужных местах. Научиться поддерживать неинтересный разговор весьма просто. Достаточно кивать в знак одобрения, а в конце занудной тирады сказать: «Полностью с тобой согласна!» И вуаля: собеседник высказался, ты проявила участие, но уберегла свои уши от сплетен и бессмыслицы. Все довольны!
Но сегодня план по поддержке неинтересных разговоров был нарушен вопросом Дарьи:
– А ты что думаешь об этом?
Конечно, в данном случае можно было воспользоваться универсальным «Полностью с тобой согласна!», но Катя опасалась соглашаться со всем, что натараторила Дарья. Поэтому пришлось оторваться от монитора и поддержать разговор:
– Я думаю, что это чья-то досадная ошибка. И если бы этой статье не придавали такого значения, все обошлось бы. Никто не застрахован от ошибок. Мне жаль Ирку, потому что она лишилась работы, которая ей нравилась. А я сижу здесь, хотя мне это абсолютно не приносит радости. Несправедливо, наверно!
Дарья поразилась такой откровенности и не нашлась, что ответить, только задумчиво пожевала губами. Катя довольно улыбнулась, радуясь и своей честности, и молчанию коллеги. Казалось, это вернуло рабочий день в привычное русло: вялотекущее и спокойное. Но едва Дарья замолкла, а Катя застучала по клавишам, в дверном проеме возник Шурик. Взъерошенный и напуганный, похожий на промокшего воробья, он заглянул в кабинет: зыркнул вначале на Дарью, которая запоздало заваривала утренний кофе, а потом – на Катю, сидящую к нему
