здорово!
Его поддержал огромный черный пес. От самой бани увязался с ними, бежал рядом – то подставляя уши Арийцу, то толкая лохматым боком Киллера, то трогая носом Донову ладонь. А тут покосился хитрым глазом, задрал морду и подпел Ромке, да так выразительно! Прям натуральный Шевчук со своей «Осенью» [34]. И прилипший к холке рыжий кленовый лист был в тему.
Песий вокал прохожие тоже не оценили. Совсем. Дону даже показалось, что пса не видят и не слышат: черная тварь ростом Дону по пояс нарезала круги вокруг компании, пела во всю собачью глотку, но никто не шарахался и не возмущался, почему собака без намордника.
И без поводка.
И без ошейника.
Какая-то блондиночка в блестящем плащике и с мокрым цветастым зонтиком-тросточкой чуть не наткнулась на пса, недоуменно посмотрела под ноги и его спокойно обошла, словно ей прямо в лицо не выдали настоящую оперную руладу. Компании веселых парней внимания досталось чуть больше: Ромке блондиночка кокетливо улыбнулась и пошла дальше, цокая шпильками по блестящему после недавнего дождя асфальту.
Наверное, желтый лист и блондиночка подвигли Ромку перейти с матерных частушек на ДДТ.
Осень.
Небо.
Корабли.
Романтика!..
И ровно на «жгут корабли» черный пес сел посреди тротуара, поднял морду к небу и тоскливо завыл. Тут же из ближней подворотни со всполошенным карканьем вылетело несколько ворон и послышались странные звуки. Словно удары, приглушенная ругань…
От неожиданности Дон замолк и остановился.
А прекрасный вечер резко перестал быть прекрасным и стал холодным, мокрым и тревожным.
Опасным.
Остальные ребята тоже вмиг замолчали. Остановились. И уставились кто на пса, кто на темный провал подворотни.
Там дрались. И явно нечестно.
А раз нечестно дрались – надо было помочь.
Сжав в кармане тяжелый брелок, Дон рванул на звук. Ариец с Киром – вместе с ним, едва не опережая. Остальные следом.
Прежде чем Дон добежал до подворотни, по ушам ударил вой: на этот раз тоска в нем была такая, что хоть вешайся. И ему откликнулись голоса – низкие, высокие, жалобные и захлебывающиеся. Словно все собаки Питера завыли разом.
Наверное, именно этот вой Дона и спас.
Потому что он затормозил за миг до того, как прямо перед ним пролетел камень, брошенный из подворотни. Дон увидел лишь бесформенный силуэт какого-то оборванца: тот бросил камнем – и нырнул обратно, в темный зев; оттуда послышались ругань и топот нескольких пар ног.
Надо было испугаться.
Но страха не было.
Ни страха, ни осторожности, только что-то безымянное, что погнало вслед за убегающим бомжом: вперед, догнать гада, помочь жертве!.. Еще бы оружие!
Взгляд упал на ржавый прут, валяющийся перед самой подворотней. Дону остро захотелось поднять его, почувствовать в руке привычную тяжесть шпаги…
О пруте он тут же забыл – потому что увидел, наконец, кого эти гады били.
У решетки, перегораживающей вход во двор, лежал человек.
Уже мертвый.
Живой человек не может лежать в такой изломанной позе и лицом в луже.
Все прочее Дон окинул быстрым взглядом и признал несущественным: распахнутую калитку в решетке, через которую удрали двуногие крысы, заставленный машинами внутренний двор, лезущего через забор в соседний двор бомжа. Удрали – и плевать, а вот тело…
Смотреть на него не хотелось, но не смотреть было невозможно.
Ему проломили голову. Кирпичом. Он валялся тут же, покрытый кровью, грязью и чем-то еще отвратительным.
Это же отвратительное, серо-кровавое, виднелось сквозь дыру в черепе.
Дон с трудом сглотнул вязкую горечь, напоминая себе: блевать не время. Он отвечает за Семью.
– Назад! – скомандовал Дон.
Ребята, не успевшие добежать до трупа, остановились.
Сам же Дон шагнул вперед, медленно и осторожно.
Его смущал запах.
Поверх обычной для подворотен помоечной вони пахло больницей. Хлорка. И кислота. И еще что-то – резкое и совершенно здесь неуместное.
Взгляд метнулся от трупа вокруг.
Хозяйственная сумка – разодранная. Осколки бутылки с яркой этикеткой. Рассыпанный порошок – стиральный, из надорванного пакета.
Распотрошенная пачка сигарет прямо поверх тела.
И – голубой берет с отпечатком грязной подошвы.
Сердце замерло и провалилось куда-то в живот.
Этот голубой берет и знакомые берцы на трупе…
Нет, этого не может быть!
Позади Дона кто-то вдохнул со всхлипом и прошептал:
– Мишаня?..
– Эрик, не трогай его! – велел Дон, не оборачиваясь, и наклонился к телу, стараясь не наступить в едко воняющую лужу. Леший знает, что за ядовитая дрянь тут разлита.
Он с трудом заставлял себя не зажмуриваться и хоть как-то дышать. Очень хотелось прямо сейчас оказаться дома, не видеть и не знать этого ужаса.
Почему-то перед глазами вращалась, стеклянно поблескивая, банка; и в этой банке одноглазый урод смеялся, разевал зубастую пасть, и к запаху хлорки с кислотой добавился формалин…
«Тьфу, чур меня!» – подумал Дон, прогоняя головокружение.
Реальность была хуже глюка.
Там, где лицо трупа – называть его Поцем язык не поворачивался, не могло это тело быть Поцем! – касалось лужи, кожа облезла, оголив кровавые мышцы…
Кто-то толкнул Дона сзади так, что он едва не опрокинулся прямо на тело.
Удержался, обернулся – и встретился взглядом с позеленевшим Киллером. Он смотрел на Дона, замерев и прижимая ко рту какую-то тряпку.
«Платок, наверное», – подумалось отстраненно.
Миг Киллер смотрел, потом раскашлялся, сгибаясь пополам.
Дон бросился к нему, схватил за плечи и оттащил прочь от тела. Успел только заметить, что платок упал, а Ариец его поднял.
Так же отстраненно подумалось, что Ариец молодец. Не надо оставлять улик. Вообще ничего тут трогать не надо, и лучше бы мотать подобру-поздорову, пока кто-нибудь из прохожих не вызвал полицию и их всей компанией не загребли за убийство.
Похоже, о прохожих и полиции сейчас думал только он. Остальные, даже Кир, топтались вокруг в полной растерянности и с таким видом, что сейчас все тут заблюют. Разве что Ариец снова нагнулся что-то поднять…
– Стоять! – рявкнул Дон, не успев подумать.
Ариец замер, разогнулся и недоуменно на него посмотрел. А Дон увидел у его ног брелок с ключами. Потяжелее, чем его собственный, и с выбитым значком десантуры.
Поцев брелок.
– Ничего не трогать. Идем отсюда. Сейчас же.
Первый осмысленный взгляд принадлежал Киру. Сначала – на Дона, потом – на улицу. Там, всего в десятке метров, шли люди. Нормальные, озабоченные и веселые, всякие-разные. И никто, ни единый человек не заглянул в подозрительную подворотню – которая с улицы, если стоять напротив, вся была как на ладони.
Нет, неправда.
Вот мальчишка с мороженым, лет семи – самый любознательный возраст! – глянул прямо на Дона… и
