class="p1">
Не научится прощаться.
Узкая ладошка Персефоны в его руках. Хрупкие девичьи пальцы дрожат, но она старается не показывать страха. И пытается улыбаться, касается лица мужа, оставляя на его коже кровавые разводы.
В этот раз смерть пришла с кровью. Забрала хрупкое, вечно юное тело. И теперь дух Персефоны цепляется за изломанную человеческую оболочку, но его неумолимо уносит.
– Я найду тебя… найду твое новое воплощение. Жди меня.
– Я буду ждать, – шепчет она в ответ. Ей больно, и Аид знает это. Но Персефона не подает вида. У нее и без того мало времени. – Найди меня. И я снова буду твоей. Всегда твоей.
Они оба знают, что Деметра не допустит никакого «всегда», что будут условия. Но им хочется верить. Каждый раз.
– Поцелуй меня, – просит Персефона.
Ее голос будто шелест опадающих лепестков еще не распустившихся бутонов роз. Ее глаза отражают юность весны и полноводность Стикса.
– Я буду твоей королевой. Будь моим королем.
Он целует ее. Чувствует вкус крови и аромат лилий. Привкус гранатовых зерен и пыль рассыпавшихся костей на своих пальцах. Он всегда чувствует смерть. Он и есть смерть.
И она тоже.
Она не узнала его.
Персефона не узнала его.
И Гадес не понимал, его это больше удивляет или расстраивает? Печалит? Вызывает недоумение? Он не знал. Но очень жалел, что алкоголь действует на него куда слабее, чем на обычных людей. Чтобы на самом деле напиться, ему придется провести в баре много времени.
После внезапной встречи с Персефоной Гадес вернулся в клуб. Он разыскал ее и попробовал заговорить. Наверное, еще заходя с морозного воздуха в духоту полутемного помещения, он подозревал правду, но не желал ее признавать.
Как будто стало проще, когда он увидел ответ в удивленном взгляде Персефоны. В ее глазах, которые не менялись от воплощения к воплощению.
Она смотрела на Гадеса, стоя посреди рассеивающейся толпы, между сумраком и бьющими на границе слуха басами приглушенной музыки. Она смотрела и не узнавала так, как узнал ее он – даже если бы на этот раз Деметра отошла от традиции привычного имени.
Он узнавал ее всегда. Не сразу, но всегда.
Какой силой могла воспользоваться ее мать? Гадес не сомневался, это дело рук Деметры. Она всегда считала, что решение богов неверно, и дочь всегда должна оставаться рядом с ней. Как будто того факта, что Персефоне приходится не просто менять тела, а перерождаться, недостаточно.
Как будто то, что Гадес ждет и ищет ее половину жизни, – это мало.
Кто помог Деметре? Она бы никогда не осмелилась в одиночку бросать вызов богам. Да и сил у нее не хватило бы. Не ее стезя. Гадес всегда недолюбливал ее, считая собственницей, не пожелавшей отпускать дочь. Но в этот момент он ее почти ненавидел.
Персефона – или Софи, как она сама себя называла – смутилась и не хотела разговаривать. Она желала как можно быстрее сбежать из клуба и от Гадеса, которого наверняка посчитала навязчивым. Ей бы это удалось, если б не ее подруга. Гадес не запомнил имени восторженной блондинки, но она оказалась фанаткой группы «Стикс течет вспять». Благодаря ей Персефона не убежала сразу.
Но она молчала бо́льшую часть времени, стоя рядом с подругой, которая щебетала о последнем альбоме и жаждала получить автограф. Конечно же, Гадес расписался на протянутом альбоме. А потом еще долго смотрел вслед девушкам, когда они выходили из зала. Он надеялся, чары Деметры дадут трещину, когда Персефона увидит его. Он надеялся, она обернется.
Она не обернулась.
И теперь Гадес сидел в почти пустом баре клуба, не зная, то ли ему попытаться напиться, то ли отыскать дом Персефоны и силой вернуть ее (в конце концов, это было бы не первое похищение жены за его долгое существование), то ли… Гадес не знал, что еще можно придумать.
Но понял, что все это придется отложить, потому что ощутил другое божественное присутствие рядом. И мгновение спустя ему на плечо опустилась рука:
– Аид, дружище!
– Я ненавижу это имя, – сухо ответил Гадес.
– Зато, не сомневаюсь, ты рад меня видеть!
– Привет, Амон.
Он уселся на барный стул рядом и заказал у бармена что-то прозрачное в низенькой стопке. Хрупкий, тонкий, он был похож на семнадцатилетнего мальчишку со встрепанными светлыми волосами. На входе у него наверняка проверили документы.
Пришедший бог осушил рюмку и потребовал еще. И только после этого посмотрел на Гадеса.
– Это твой клуб?
– С какой стати? Нет. У меня группа. Мы тут выступали.
– Серьезно? – Амон обернулся и с интересом окинул взглядом пустующую сейчас сцену. – А что так мелко?
– Зачем мне клуб?
– Не знаю, но это было бы вполне в твоем духе.
Гадес пожал плечами:
– У меня есть целое Подземное царство. К чему мне клуб?
– Для понта.
В ответ Гадес промолчал. Когда-то он, как и многие боги, развлекался тем, что обзаводился на земле всем, что только мог пожелать. И как прочим богам, ему это быстро наскучило. Когда можешь иметь все, обладание быстро становится бессмысленным.
К тому же на самом деле Гадесу всегда было нужно нечто совершенно иное..
– Я нашел ее.
В этот момент Амон как раз рассматривал стопку, решая, стоит ее осушить прямо сейчас или нет. Алкоголь на него действовал как на Гадеса – то есть почти никак. Что-то вроде пива для обычных людей.
После слов Гадеса Амон оторвался от созерцания рюмки и с любопытством посмотрел на него.
– Серьезно? Быстро в этот раз. Так вот почему ты здесь.
Гадес кивнул. Их с Персефоной связь всегда была чем-то необъяснимым даже для них самих. Но его тянуло туда, где рождалось и росло ее новое воплощение. И рано или поздно они встречались. Тогда срок Персефоны у Деметры заканчивался, и она снова уходила с Гадесом.
Но не в этот раз.
– Поздравляю, – сказал Амон. – И где же сейчас твоя темная принцесса?
– Дома, полагаю.
– М-м-м?
– Она меня не узнала.
Вот это заставило Амона сразу же забыть о выпивке. Он выпрямился на стуле и с нескрываемым удивлением посмотрел на Гадеса. Теперь была особенно заметна его необычная форма глаз, как будто слегка миндалевидных. Амону нравилось, когда смертные гадали, откуда он может быть родом, кто его предки. Конечно, никто не угадывал в юноше древнеегипетского бога черного небесного пространства и покровителя Фив.
Он мог не появляться неделю или годы, но потом неизменно находил Гадеса и вел себя так, будто они расстались только вчера.
Впрочем, все боги были такими. Кроме Гадеса. Его вечность отсчитывалась в том числе перерождениями Персефоны. Амон мог
