из стаканчика через соломинку. Кажется, кошмары, творящиеся там, его ничуть не волновали. Несколько раз мне даже померещилось, что он уснул, но он тут же опровергал это, ворочаясь. В темноте смотреть фильм ужасов, когда рядом знакомый шумно потягивает колу, слабонервным строго противопоказано.
В конце концов, сдерживать порывы закрыться от отвратительного зрелища оказалось невозможно. Я пряталась за ладонями, и Пака это смешило. Он специально тыкал мне в ребра пальцем в самые кульминационные моменты, шипел и комментировал происходящее.
Когда замелькали титры, я ощущала себя статуей. Представила себя вечно сидящей так, обнявшей собственные колени и таращащейся в одну точку. Спустя какое-то время сердце остановится. Потом начнется разложение, и либо кто-то почувствует вонь и вытащит труп из кладовки, либо он так тут и останется, с годами превратится в скелет и станет прекрасной иллюстрацией выражения «скелет в шкафу». Не совсем в шкафу, но все-таки…
Пак же живо потянулся, откупорил свой стакан, выпил остатки колы и с радостно-тяжелым вздохом поднялся, беспардонно опершись на мое плечо. Испуганным или сколько-нибудь пораженным он не выглядел. Даже наоборот.
В итоге ночь я коротала, полностью закутавшись в одеяло и оставив лишь одну небольшую щелку для дыхания. Спустя полчаса я взмокла так, что волосы прилипли к шее. Организм требовал лечь нормально, но скрутившийся ящеркой под сердцем страх вторил, что так безопаснее и спокойнее, особенно если ничего из-под него не высовывать.
Как говорила наша учительница биологии в старой школе, доверяй своим инстинктам, целее будешь. Можно и помучиться, пока солнце не взойдет или часы не пробьют три утра.
Когда первый луч скромно скользнул по подоконнику, я вымоталась морально и физически. Только искра небесного светила загорелась вновь, уже сильнее, я скинула с себя кокон и вдохнула полной грудью. Воздух, ранее казавшийся таким мутным и горьким, отрезвляющей кислотой разлился во рту. Глаза слипались, но я понимала, что засыпать уже бесполезно. Во-первых, собью себе весь мало-мальски установившийся режим, во‐вторых, пропущу визит Изенгрина и Солейля. Это было бы неплохо, если бы меня сморило, но потом я бы мучила себя угрызениями совести, изводясь мыслью: «Они же планировали визит, а я нарушила им все планы, как невежливо!»
Довольно быстро определившись с выбором между совестью и эгоизмом, я сползла с постели и направилась в душ. Благодаря холодной воде вернулась в свою обитель уже в более-менее адекватном состоянии.
Бороться с желанием вновь укутаться в одеяло, только уже более комфортно, стало легче, когда ожила остальная часть квартиры. Еле-еле до ушей донесся звон будильника в родительской спальне и тихие шаги матери, ее голос, приказывающий брату вставать, его капризные всхлипы «не хочу в школу, почему Ия дома, а мне идти?!» и недовольное ворчание отца. В коридоре зажегся свет, в ванной зажурчала вода, на кухне загудела микроволновка. Когда брат зевнул настолько громко, что услышала даже я, мама систематически стала звать отца: «Дорогой, просыпайся, тебе пора на работу!»
К счастью, сборы вскоре прекратились. Мама выключила свет в коридоре, так что квартира вновь погрузилась в полумрак.
Во время ожидания Изенгрина и Солейля на поверхности реальности держалась я исключительно благодаря книгам, благо срок «воздержания» завершился, и теперь я официально могла позволить себе маленькие прихоти. За художественными принадлежностями к матери идти я тем не менее пока не рисковала.
Звонок в дверь раздался ровно в четыре. Мама засеменила к ней, послышался щелчок замка и зычный голос Изенгрина. Я отметила, что звучит он весьма скованно, будто репетировал незамысловатое предложение перед зеркалом. Однако стоило отдать ему должное – умело избежал упоминания моего прозвища, не прибегая к неизвестному ему имени.
Волки не хитры, говорите?
Мама что-то ответила, и шаги неумолимо застучали в сторону моей комнаты. Я поспешно подбила подушку, облокотилась на нее, поудобнее поставила книгу на коленях и сделала вид, что их визит для меня – полнейший сюрприз.
Мама сообщила:
– К тебе гости.
На лице ее отражалось изумление. Наверняка она даже предположить не осмеливалась, что кому-то не все равно, что со мной произошло.
– Кто? – равнодушно поинтересовалась я.
– Двое ребят, выглядят вполне прилично.
– Хорошо, если они тебе не мешают, пусть входят.
Она скрылась в коридоре, и ее место тут же заняла черная макушка Изенгрина. Он нерешительно заглянул в комнату:
– Здравствуй, Хель. Не возражаешь?
– Изенгрин? – «поразилась» я, захлопывая книгу. – Конечно, не стой на пороге.
Волк потупился, потоптался на месте и поманил пальцем оставшегося за дверью Солейля. Один раз. Второй. «Ангелочек» явно не желал показываться.
– Кто там с тобой такой стеснительный? – словно невзначай спросила я.
Подействовало безотказно. Солейль тут же бурей влетел внутрь:
– Кто тут стеснительный, так это ты!
Он едва успел договорить. Изенгрин замахнулся и от души отвесил другу подзатыльник.
– Стеснительность уже считается оскорблением? – как ни в чем не бывало склонила голову вбок я.
Изенгрин невозмутимо поправил рукава пиджака:
– Тебе следует быть вежливее. Хель болеет, ей нельзя нервничать. Мы пришли навестить ее и поддержать, а не навредить.
Солейль с кривоватой ухмылкой положил руку на плечо Изенгрину:
– Надеюсь, ты понимаешь, что вымещать все я буду на тебе.
Волк словно не услышал, только с тем же каменным выражением лица скинул руку друга и обратился ко мне:
– Прости его, он эмоционален.
– Самолюбив, нагл и горд, – с готовностью добавила я.
Лис сжал кулак. Изенгрин жестом остановил его. Тот прикусил губу, фыркнул и беспардонно опустился в кресло. Хорошо бы было согнать его, ибо не принято в порядочном обществе садиться без приглашения, но на новый скандал нарываться не хотелось. Это только увеличит срок их нахождения здесь, а я была бы не прочь, если бы они ушли как можно быстрее.
– Мы хотели пожелать тебе скорейшего выздоровления, – продолжил волк, – передать привет от ребят, и от лисов, и от волков, и вручить подарки.
Мысли стаей бабочек перелетели со скалы недовольства и неприязни на утес любопытства и ожидания.
– Подарки?
– Да, – слегка улыбнулся Изенгрин, видимо, заметив эмоцию, которую я не сразу взяла под контроль. – Пак, – имя прозвучало так, будто волк проглотил лимон целиком, – рассказал всем, что с тобой случилось, и ребята попросили принести тебе маленькие сувениры. Они хотят, чтобы ты видела их и помнила, что тебе всегда рады и ждут, когда ты вернешься.
Будто я на долгие месяцы исчезаю, ей-богу.
Он взял в руки свой рюкзак, до этого болтающийся у него за спиной, и выудил оттуда плотный синий пакет. Солейль закатил глаза, я показала ему средний палец, но этим все и ограничилось.
Пакет сразу же оказался у меня в
