Карпыч, разламывая картофелину, что ему поднес Родька. — Так что, ведьмак? Сколько с меня возьмешь?
— Да нисколько. — Я посолил парующую и рассыпчатую мякоть корнеплода. — Соседи мы. Коли друг с друга за каждую мелочь будем мзду тянуть, то скоро никого в округе не останется.
— Эва как. — Карпыч подул на дымящуюся сердцевину картофелины, от той пошел пар, как от влажного белья, по которому прошелся горячий утюг.
— И так бывает, — усмехнулся дядя Ермолай. — Я тебе говорил. И середь человеков разные встречаются.
— Это да. — Водяник куснул картофелину. — Мне Сазаныч, что за Иночью приглядывает, баял, что один из ихних…
— Из человеков? — с невероятно серьезным видом, таким, будто от ответа зависела судьба мира, уточнила Жанна.
— Не, из ведьмаков, — пояснил Карпыч. — Так вот, один из ихних его реку спас. Там речушка-то — всего ничего, а все одно повадились в нее какую-то дрянь с полей сливать, аккурат чуть ниже плотины. Рыба кверху пузом плывет вниз по течению, сам он из зеленого желтым стал, что твоя глина. Но свезло ему, ночью мимо ведьмак на жестянке своей самоходной ехал, из тех, что воде служат. Остановился, искупался, почуял, что умирает река. Слово за слово, рассказал ему Сазаныч о своей беде.
Никак про Олега речь?
— Ну, ведьмак тот его выслушал похмыкал, да и уехал восвояси. А на следующую ночь Сазаныч сразу трех утопленников заполучил, аккурат тех самых, что безобразие это и творили. У всех руки-ноги спутаны и камушек на шею привязан. Чтобы, значит, наверняка.
Точно про Олега. Его стиль, его методы.
— Мужчина, — одобрительно заявила Жанна. — Всегда мне такие нравились! Раз — и нет проблемы. А то все сама, сама…
— Хотел его Сазаныч отблагодарить, да не получилось, — закончил Карпыч. — Уехал ведьмак и даже не попрощался. Вот так-то.
— Вот! — с набитым ртом проговорил я. — А вы удивляетесь, чего мне оплата не нужна. Мы все такие.
Старики дружно рассмеялись. Как видно, что-то вспомнили.
Вообще-то я, конечно, творил глупость несусветную. Нет, смотрелось все красиво, мне разве что только золотых доспехов не хватало и нимба над головой. Смелый и отважный ведьмак Смолин, защитник униженных и оскорбленных. А по сути — неизвестно, что собой представляет этот мельник, особенно если учесть то, сколько времени он провалялся вне кладбищенской земли. Да еще и на перекрестке! Я то и дело встречал в книге рецепты, которые на них были подвязаны, из чего можно сделать однозначный вывод — перекрестки не просто место слияния нескольких дорог. Это нечто большее.
У меня же с собой только ведьмачий нож — и все. Ни огненной смеси, ни зелий. Впрочем, вру. Еще плетенка из ревенки есть. Дефектная и порванная, но все же…
Но, переваривая подобные мысли, я все равно вид старался иметь лихой и беззаботный. Знай дышал ртом, отправляя в него огненно-горячую картошку, которую перед тем обильно посыпал солью.
— Спрашивай, — насытившись, предложил водный хозяин. — Да не дури, ведьмак, не дури. Ясно же: ты потому от награды отказался, что знаний хочешь. Я не в обиде, наоборот даже. Те, кто ум на злато променяли, для меня горсти лягушачьей икры не стоят. Ты не такой. Потому что можно, я тебе расскажу, о чем нельзя — промолчу.
Точно без дяди Ермолая здесь не обошлось. Два дня назад я его о берегинях спрашивал, он еще отговорился, что те лес не особо жаловали, все больше рекам внимание свое уделяли. А потом, похоже, сложил два и два и сейчас снимает два урожая с одной делянки. Вроде как и приятелю добро сделал, и мне. И теперь мы оба ему обязаны.
Впрочем, может, это я уже совсем до ручки дошел со своим «кто кому что должен». Это в городе все меряют услугами и деньгами. А дядя Ермолай, возможно, и в уме такого не имел. Просто решил помочь. Просто. Просто так! Какая непривычная фраза: «Помочь просто так». Прямо режет слух, честное слово. В кого мы все превратились, люди?
— Вопросов много, ночи не хватит, — уклончиво сообщил водянику я.
— А ты спроси о том, что на сердце лежит, — предложил тот, напившись воды прямо из ладони.
— Вы о берегинях знаете? — бухнул я напрямки.
— Да кто ж о них не знает? — непритворно изумился Карпыч. — Вон даже мои дурехи, и те про них слышали.
— Неправильно вопрос сформулировал, — признал я. — Давайте так — они на самом деле ушли в Навь или можно с какой-то из них поговорить?
— Не стали бы они с тобой беседы беседовать, — сказал как отрезал водный хозяин. — Ты ведьмак, потомок ратников Вещего Князя, а он берегиням был если и не враг, то не друг, это точно. Вещий Князь с клинка жил, кровь лил. Хоть и за наши поля да реки, но кровь. Берегини же добра да света хотели, и более ничего. Потому и ушли за кромку, не смогли видеть то, что люди творят с собой да с землей.
— Давно ушли? — быстро спросил я. — Сколько веков назад?
— Я Желану в последний раз видел… мм… — Карпыч задумался. — Лет полста назад, как француза с наших полей погнали. Где-то так.
— Ну да, — подтвердил Ермолай. — В тот год еще зима сильно долгая была, у тебя лед на реке аж до травеня лежал.
— Потому и лежал, — пояснил водяник. — Берегини ушли, природа по ним плакала. Тогда и лето все дождливое было, недород потому случился. А речка моя вдвое против обычного больше стала, даже те луга залила, до которых сроду не доходила.
«Травень» — это старое название мая. Хотя какая разница, это совершенно непринципиально. Главное — давно все случилось. Сильно давно. Француза гнали в тысяча восемьсот двенадцатом году плюс полста лет… У-у-у…
Пустышку тянул. Не отыскать теперь следов, как ни бейся.
— Чего опечалился, парень? — поинтересовался Карпыч, чистя новую картофелину. — Плохи новости?
— Не веселы, — подтвердил я. — Насовсем ушли берегини, раз за столько времени никто их больше не видел. Жаль. Вдруг все же разговорил бы вашу Желану? Я парень молодой, обаятельный, авось и выгорело бы дело.
— Ежели не секрет — чего от нее хотел-то? — Водяник уставился на меня.
— Все берегини раньше были сильными чародейками, — не стал скрывать я. — Чуть ли не первыми на этой земле. Значит, многое ведали, много умели. Тех, кто помнит те времена, почти не осталось, а знаний из первых рук очень хочется зачерпнуть.
— Ишь чего захотел! — хихикнул Карпыч. — Смел, смел. Или не знаешь, что в старых чарах силы, власти и смерти поровну намешано? Кто того зелена вина изопьет, потом
