закусила губу:
– Проклятье Артемиды…
– Так давно? А говорили, сто лет… – Табити хищно усмехнулась. – Что ты ей сделала?
– Я не сделала! Я только сказала! И даже не ей! Что… что… – Иппокризия смущенно отвернулась и пробормотала едва слышно. – Что избегать мужчин… вредно для женского здоровья.
Табити некоторое время ошеломленно молчала… а потом захохотала, раскачиваясь и колотя змеиными хвостами по краю скального карниза:
– Артемиде… Богине-девственнице… А-ха-ха…
– Я даже не знала, что она меня слышит! – жалобно протянула Иппокризия, но Табити продолжала хохотать.
– Ндаааа… – кончиком змеиного хвоста она смахнула выступившие от смеха слезы. – Теперь понимаю, почему проклятье… такое изощренное. Поцелуй, он – в короли, а ты – через годик в гроб. Как же ты живешь?
– Живу я как раз неплохо! – вскинулась Иппокризия. – Мне нравится летать и… и охотиться тоже нравится! Быть драконицей не так уж плохо!
– Не так уж. – согласилась Табити.
– Если бы не эти рыцари! Я же никого не трогаю! Что за манера таскаться ко мне с мечами и копьями – то компаниями, то поодиночке! Днем дерешь их в клочья… а ночью еще и перевязывать им раны от моих же когтей приходится! И переломы от ударов хвостом!
– Зачем? – удивилась Табити.
– Я папе клялась! – с достоинством выпрямилась Иппокризия. – Но те, которые с копьями, еще ничего! А вот те, которые с поцелуями! – она уткнулась лицом в ладони и застонала: то ли от душевной боли… то ли от злости.
– Узнаю человечков. За сокровища и на дракона кинутся, а за королевский венец – даже с поцелуями. – покивала Табити. – Ну и как ты скрываешься все эти… столетия?
– Перелетаю. – вздохнула Иппокризия. – Жила в Греции, потом в Византии… Я в здешние горы много чего перетаскала, когда у нас иконоборцы завелись. Сперва они статуи древних богов разбивали, потом за свои же иконы взялись, есть же такие люди, которым только бы что-нибудь сломать… Потом перебралась в Венецию… а потом сюда…
– Но теперь тебя нашли и здесь. – мягко сказала Табити.
– Благодаря вам они теперь не думают, что я – То Фелико Терас.
– Они – нет. А до чего додумаются их дети? – ответила Табити… и вдруг прыгнула с карниза вниз.
Иппокризя пронзительно вскрикнула, вскочила… и тут же облегченно выдохнула и застыла, глядя на взмывшую над ней огромную драконицу, переливающуюся радужной чешуей в лунном свете.
– Драконам больше нет места в человеческом мире. – зависая у карниза на широко распластанных крыльях, прогудела радужная драконица. – Я пришла, чтобы забрать домой последних, самых упрямых моих детей. Но могу прихватить еще одну, приемную дочь.
– Уйти в мир драконов? – растерялась Иппокризия. – Но… как же… а пациенты? Монастырь мой – кому он без меня нужен? А… а сокровищница?
– Уговаривать не буду! – рыкнула драконица. – Я и так после последних уговоров на койке в твоей лечебнице очутилась! Правда, в портал склочного сынка закинула… – она осклабилась во всю пасть. – А ты… Держи! – и она тряхнула хвостом. Радужно переливающаяся чешуйка с глухим стуком упала к ногам Иппокризии. – Как соберешься с духом… и с сокровищницей… зажми в когтях и лети к солнцу!
Мощный порыв ветра заставил пригнуться. Радужная драконица взмахнула крыльями… ее хищный силуэт мелькнул на фоне серебряного диска луны, и исчез.
Иппокризия присела на корточки, нашаривая чешуйку. Стиснула ее в ладонях. Конечно, не сейчас… И даже не завтра. Жена здешнего сеньора родила здорового мальчишку, но сама еще очень слаба… Рыбака с размозженной рукой вчера привезли – сестра Агнесса кости собрать не сможет, останется парень калекой, если не помочь…
Но золото из спрятанной под монастырем сокровищницы надо поменять на драгоценные камни. Они гораздо легче.
– Зато рясу можно не брать. – подтыкая цепляющийся за все окрестные кусты подол, бормотала она. – Мне с рыцарями нельзя, а драконы – их прямая противоположность!
– Извольте видеть, барышни, это и есть наш живой мост! – господин в сюртуке плавно повел ладонью, словно презентуя бонбоньерку с конфектами.
Из его спутниц под определение «барышня» в полной мере подходила лишь одна: девушка годов пятнадцати, одетая весьма небогато, но все же так, что не оставалось сомнений в ее принадлежности к дворянскому сословию. Было в ее простом и строгом платьице даже нечто, господином в сюртуке мысленно поименованное «заграничным лоском». Сквозь примерность поведения юной барышни, подкрепляемое настойчивыми взглядами компаньонки, порой прорывалась детская живость: вот и сейчас девушка приникла к окошку наемного экипажа, не отрывая глаз от открывшегося ей зрелища.
– Сядьте, Лизхен. Воспитанной барышне не престало вот так выглядывать в окошко. Что о вас подумают? – строго повелела компаньонка. Сама она ежели и относилась к барышням, то скорее к барышням престарелым: затянутую в лишенное малейших украшений шерстяное платье фигуру уже нельзя было назвать стройной, но лишь сухопарой, две резкие морщины подчеркивали впалый рот, еще одна залегла между широких бровей – и стала еще глубже, когда фройляйн одарила свою подопечную суровым взглядом.
– Анна Францевна, голубушка, что за беда коли барышня посмотрит? – вмешался еще один их спутник, чья яркая чернявость выдавала южное происхождение, а одежда – купчика средней руки.
– Позвольте и мне присоединиться к ходатайству господина Ламбракиса! Скоро уж такого не увидишь!
Жадно вглядывающаяся в окошко девочка не обернулась ни на слова компаньонки, ни на заступничество спутников. Груженая телега перед ними наконец стронулась с места, их возница щелкнул кнутом, запряженные в дорожную карету тяжеловозы дружно дернули и скрипящий рессорами экипаж въехал на мост.
Анна Францевна испуганно вскрикнула, цепляясь за сидение и даже девушка отпрянула от окна – связанная из круглых бревен секция моста поднялась перед самыми лошадиными мордами, экипаж ухнул вниз, а хлынувшая со всех сторон вода захлестнула его чуть не до середины колес. Лошади ударили копытами – вздыбившийся было перед ними деревянный помост просел под тяжестью, чуть не по самые перила уходя в воду. Гулко хлюпая, невозмутимые тяжеловозы потащили экипаж по наплавному мосту.
– Каково? По воде аки посуху! – восторженно вскричал господин в сюртуке.
– Um Gottes willen 7! – стукаясь об него плечом и хватаясь за сбившуюся шляпу, простонала Анна Францевна. Плещущие у колес волны раскачивали карету будто лодку. – Скажите кучеру, чтоб немедленно поворачивал обратно! Мы здесь все погибнем!
– Никак невозможно, позади нас уж иные экипажи едут. Теперь или вперед или уж как на корабле – за борт! – рассмеялся господин Ламбракис.
– Я не вижу другого берега. – девушка высунулась наружу. Глаза ее пылали, грудь вздымалась, вдыхая непривычную мешанину запахов: гниющих у берега водорослей, свежести воды, рессорной
