пришел в себя. Да, я был смущен и сбит с толку не меньше самого Косякова, но и о нашей с ним недавней стычке я не забыл. На этот раз мне даже не нужно было прикладывать физических усилий — я просто посмотрел на раскрасневшегося зама максимально уничижительным взглядом, и тот вдруг смолк на полуслове. Он буквально замер с раскрытым ртом. Было видно, как он пытается продолжить говорить, но слова из него выходить никак не хотели. Схватившись за рот, а затем и за горло, Косяков отступил на шаг назад, затем еще на один. Уперся в стену. На фоне восторженных криков и незатухающих оваций его демарш против меня никто толком и не заметил, как не заметили собравшиеся у кабинета главного врача люди и момента, когда Косяков онемел. Обратили внимание на бедного задыхающегося замглавврача лишь тогда, когда тот окончательно побагровел и рухнул на пол без чувств.
Что я там Косякову обещал? Язык вырвать и заставить его сожрать? Я, конечно, не эксперт в неотложных состояниях, но, кажется, именно это сейчас и произошло. Во всяком случае, те, кто кинулся оказывать Косякову первую помощь, тоже подумали о таком варианте. В коридоре тут же воцарилась невообразимая суматоха, забегали туда-сюда медсестры, врачи начали расталкивать толпу и разгонять зевак, чтобы не мешались. Главная инициативная группа в составе Мезина, Жабы и Борща принялась оказывать Косякову первую помощь.
— Рот ему разожми…
— У него апноэ!
— Ну, ясен-красен, он же подавился чем-то!
— Амбушка есть?
— Какая амбушка⁈ Интубацию делать надо!
— Да он рот закрыл, хрен откроешь!
— Тризм?
— Дилетанты, — рычала Жаба, — на болевую дави! Пустите, я сама!
Остальные расходиться не спешили — всем было интересно, что случилось и чем все закончится. Недолюбливали Косякова в коллективе, это факт. Не только меня он раздражал, не только до меня докапывался. Признаться, у меня сейчас сложилось впечатление, что толпа не расходится лишь по одной причине — все хотели лично убедиться в том, что замглавврача Косяков благополучно отъехал в лучший мир и уже не вернется. Никто не хотел довольствоваться одними лишь слухами, тем более что им выпал редкий шанс стать источником этих самых слухов, то есть представилась возможность в красках описать, как все было на самом деле, тем, кому не посчастливилось лично присутствовать при смерти Косяка.
— Язык, что ли, откусил⁈ — предположил кто-то из зевак за моей спиной, завидев тонкую струйку крови в углу рта Косякова.
— Капец, — послышалось в толпе, — я про такое только в книжках читала…
— Это какие же ты книжки читаешь, Валь? — сострил кто-то в ответ на реплику, чем вызвал неприличный для такого момента смешок среди медперсонала.
— Ой, все, отстань! — сконфузилась некая Валентина, которую я в глаза никогда прежде не видел, и зарделась от внимания окружающих к собственной персоне.
В ту же секунду послышался до боли знакомый мне бас:
— Так, разойдитесь все!
Размахивая своим приметным оранжевым чемоданом, в толпу врезался не кто иной, как заведующий реанимацией Зубков. Живой. А вот тут уже было интересно! Значит, на понт меня менты брали? Не помер, стало быть, никто? Тогда зачем вообще весь этот цирк затевался?
Немного обалдевший, я сделал пару шагов назад и уткнулся спиной в толпу, нечаянно пихнув кого-то локтем. Меня крепко, но бережно придержали за плечи чьи-то горячие руки.
— А чего тут стряслось-то? — раздался у меня над ухом не менее знакомый голос Женьки Соловьева — оказывается, это его я и пихнул.
Я обернулся и в изумлении уставился на «новопреставленного».
«Вот зараза! И этот жив!» — подумал я и поймал себя на мысли, что на секунду даже огорчился этому факту. За последний час я как-то свыкся с мыслью, что в моей жизни наступила черная полоса, состоящая из обвинений в двойном убийстве и похищения трупа из морга. Мой организм успел напрячь все силы, мобилизовать все доступные резервы и уже готовился к битве с коварной судьбой, к битве не на жизнь, а на смерть. А тут, нате вам, почти все само собой разрулилось.
Разумеется, на самом деле я обрадовался такому стечению обстоятельств. Признаться, в этот момент у меня с плеч свалился такой груз, что аж в глазах потемнело. Только сейчас я понял, под каким чудовищным психологическим гнетом пребывал все это время. Вот же сволочи, а! Вот, зачем так было со мной? Надо было сразу у тех ментов доказательства требовать, причем доказательства не только смерти моих коллег, но и моей непосредственной в том вины. В следующий раз вообще без адвоката говорить ни с кем не стану!
— Гриш, ты чего? — дожевав свой дежурный бутерброд, спросил Женька. — Глядишь на меня, словно призрака увидел…
— П-почти… — запнулся я и зачем-то похлопал Соловьева по плечу — видимо, чтобы еще раз убедиться в том, что мой приятель заведующий реален.
Я сбивчиво описал Женьке текущую диспозицию с Косяковым, а затем осторожно вывалился из толпы, уступив ему свое место в первом ряду.
Нужно было пользоваться суматохой и тем, что сам Мезин меня официально домой отпустил. Чувствовал я, что если останусь сегодня в больнице, точно рассудком поеду. Однако сразу покидать территорию стационара я не стал, нужно было еще кое-что проверить.
Наспех переодевшись, я выбежал из терапевтического корпуса, в вестибюле которого по-прежнему было не протолкнуться, во двор. Да что тут происходит? Не больница, а какой-то двор проходной! Направился я не к КПП, а прямиком в морг.
Итак, что требовалось в первую очередь проверить в моей ситуации, если все вернулось на круги своя — то есть все умершие ожили, а все опасные для меня личности самоустранились? Правильно, мне нужно было убедиться, что исправились и все несуразицы прошлых суток. Да-да, я о пресловутом хряке говорю, невесть как появившемся в морге вместо тела покойной Семеновой.
Неказистое двухэтажное здание морга находилось в самом неприметном месте больничного комплекса, между прачечной и вторым КПП. Еще издали я заметил какую-то толпу на улице. Неужели у нас за сутки столько человек померло? Пациенты у морга обычно не трутся, это участь их родственников. Сейчас же у морга топталось навскидку человек десять. По местным меркам — целая толпа. Хотя, возможно, помер кто-нибудь из «шишек» или же аксакал из ближнего зарубежья, а все эти люди — его многочисленные родственники и представители диаспоры. В любом случае вливаться в толпу горюющих и, возможно, слишком возбужденных людей у меня желания не было. Благо для врачей есть служебный вход, к нему
