оставила на первом этаже… Но вёл себя так, словно он тут главный.
Он и выговаривал Очкастому, а тот молча семенил рядом, ссутулившись и кивая на одно плечо, как будто у него шею заклинило.
Девочка прекрасно помнила, как уверенно вёл себя Очкастый, когда искал её, Машу. И если теперь он лебезит перед тощим — совсем, как их директриса из детдома перед завхозом, — значит, он и есть главный.
Видела его Маша недолго, но показался парень совсем не страшным. Даже симпатичным — наверняка такой понравился бы Антигоне…
Она даже хотела выйти из укрытия и строго потребовать у тощего возвращения ей Мишки — сейчас же, не сходя с места… Но побоялась Очкастого. А вдруг наябедничает, что она сама сбежала?
Когда парочка удалилась, Маша хотела отправиться дальше, на поиски Мишки. Но вспомнила, что за спиной, в комнате, осталось нечто, достойное того, чтобы задержаться и изучить его получше…
* * *
— Ну всё, — констатировал мыш Терентий, глядя на одинокую испачканную ленточку. — Приплыли. Здесь Машу посадили в машину и увезли в неизвестном направлении.
— А покрышки? — спросил Рамзес. Мыш уставился на пса с недоумением. — КАЖДАЯ машина имеет индивидуальный запах, — назидательно пояснил пёс. — Качество резины, пробег, места, где колёса побывали до этого…
— То есть, ты постараешься вынюхать, куда её увезли? — оживился Терентий.
— Не постараюсь, — с достоинством ответствовал Рамзес. — А ОБЯЗАТЕЛЬНО это сделаю.
Главное, чтобы это место находилось не слишком далеко, — про себя тоскливо подумал пёс. — Отвык я уже на своих четырёх километры наматывать…
Как и ожидалось, запах машины вывел друзей к проезжей части.
Тоскливо замерли они перед сплошным потоком машин… Семь вечера, самый час пик.
— Обождём, — решил пёс, поворачивая обратно в парк. — После полуночи будет проще.
В глубине души пёс был рад передышке: лапам настоятельно требовался отдых.
К тому же, он не успел пообедать, и в животе громко бурчало. От дальней лавочки, на которой сидел какой-то мальчик, завлекательно пахло надкушенным гамбургером…
* * *
Маша сделала несколько шагов вглубь комнаты и осторожно склонилась над телом.
Почему-то человек был обмотан сетью — светлые ячейки резко выделялись на тёмной одежде. Там, где проволока касалась кожи человека, запеклась кровь, и шел такой запах, словно на электрической лампочке сгорел мотылёк.
Тоже пленник, — вздохнула Маша. — Какой-то особо ценный. Или опасный — вон, как крепко его скрутили…
Было в облике связанного нечто знакомое — на самом деле, это и помешало Маше оставить всё, как есть, и удалиться по своим делам.
Наклонившись над телом, и стараясь не дышать, она принялась рассматривать потерпевшего.
По телику так называли людей, которые попали в беду: пожар, или авария, а может, телефон украли…
Этот человек несомненно что-то потерпел. Стопроцентов.
Маша подумала, что её долг — помочь незнакомцу, да вот хотя бы распутать сеть. Может, хоть дымиться перестанет.
А ещё на нём были характерные круглые следы от присосок — такие оставались после экс-пер-риментов Очкастого. У Маши самой такие были, на лбу, висках и запястьях.
Любой, кто потерпел от Очкастого, ЗАСЛУЖИВАЕТ помощи, — твёрдо решила девочка и прикоснулась к металлической сетке.
В тот же миг человек вздрогнул, застонал и повернул голову так, что Маша увидела его лицо.
По спине, по ногам, и даже по животу девочки побежали толстые противные мурашки с холодными лапками.
Слёзы сами навернулись на глаза, кулачки сжались так, что обкусанные ногти впились в ладошки, а пальчики на ногах поджались так сильно, что почти слетели тапки.
Один глаз связанного был покрыт засохшей корочкой. Кожа на лице была белой, как бумага, и такой же тонкой.
Зубы под плотно сжатыми губами аж просвечивали.
А ещё эта сетка… Она оставила на щеках незнакомца глубокие незаживающие борозды.
Первым порывом Маши было бежать, куда глаза глядят.
Никогда, даже в самом страшном ужастике, не видела она, чтобы с человеком обращались так скверно.
Да-да-да, нельзя так делать! Тот, кто такое сотворил — настоящий доктор Зло, на самом деле так вообще не бывает!
Маша судорожно сглотнула.
Но это есть, — сказала она себе. — Я стою прямо перед ним и вижу всё своими глазами.
Прикасаться к потерпевшему больше не хотелось.
При одной мысли, что к нему надо притронуться, горло сжималось, а по спине тёк пот.
— Мне почти девять, — сказала Маша вслух. — Я уже взрослая. И я не могу просто уйти.
Присев на корточки, она попыталась разобраться, где начинается сеть.
Это всё Очкастый, — сердито, чтобы справиться со страхом, бормотала девочка. — Это он любит всех мучить. Ну я ему покажу…
А в голове стучало: бежать!.. Забыть про всё: про Мишку, про Розочку, про этого потерпевшего.
Иначе Очкастый тебя поймает, и сделает то же самое.
Я его не боюсь, — убеждала себя Маша. — Он не смог найти меня в ящике с печеньками. Он не смог узнать меня в классе. Он никогда меня не поймает.
Мысли крутились в голове, как колесо, которое неутомимо разгонял толстый хомяк Сенька из живого уголка.
И вот когда она дёрнула слишком сильно, потерпевший открыл глаз.
Маша от неожиданности взвизгнула.
Глаз был серебряным. Не налитым кровью, как бывает, когда звезданут по кумполу. Просто серебряным, как фольга, без признаков зрачка, радужки и что ещё там положено иметь глазу.
И вот когда этот глаз открылся, Маша наконец-то его узнала.
— Сашхен! — закричала девочка шепотом. — Это же ты!..
Белые волосы — пускай слипшиеся и грязные, но несколько уцелевших прядей сверкали, как новогодний дождик.
Кожаная куртка — такие ещё называют «косуха».
Маша страшно завидовала Сашхену, и тоже хотела иметь такую куртку… Вот бы прийти в ней в школу! Мишка помрёт от зависти.
При мысли о друге она коротко вздохнула.
В единственном глазе Сашхена долго не отражалось ничего, кроме самой Маши — как в зеркальце, очень маленьком и выпуклом. Таком, где нос кажется раздутой картошкой, а глаз и подбородка не видно вовсе.
— Сашхен, — просунув пальцы сквозь сетку, Маша потрясла его за плечи. Не слишком сильно, ведь ему же больно. Но к жизни его это пробудило.
— Ребёнок?.. — словно в забытьи произнёс Сашхен. Губы его потрескались, словно он давно не пил.
Маша оглядела комнату: стол, диванчик, телевизор на стене… На столе она увидела бутылку с водой.
Словно её кто-то принёс сюда, и забыл — воды осталась пара глотков. Честно говоря, она и сама бы с удовольствием выпила эту воду, в горле аж чесалось, когда она несла бутылку через всю комнату.
Но Сашхену сейчас нужнее, — сказала себе девочка, и решительно вставив горлышко меж запёкшихся губ, опрокинула бутылку кверху дном.
Через пару минут они уже сидели рядом — Сашхен достаточно окреп, чтобы упереться ногами и подтянуть себя повыше, и жевали предназначенный для Мишки шоколад.
Оказалось, правда, что это не шоколад, а какой-то концентрированный рацион — так сказал Сашхен, прочитав этикетку.
Не то, чтобы Маша не умела читать.
Просто ей не пришло в голову читать какие-то надписи на шоколаде, нет, правда, ну кто так делает?..
— Значит, ты подставилась специально, чтобы отыскать друга, — Сашхен пошевелился, сеть негромко и мелодично звякнула.
Снять её у Маши так и не получилось. Тут понадобятся кусачки, а в комнате ничего такого не было — она всё обыскала, но кроме бутылки и толстой тетради в ящике стола ничего не нашла.
— Мишка без меня пропадёт, понимаешь? — пояснила Маша.
— Очень смелый поступок для маленькой девочки.
— Ну… — Маша вздохнула. — Вообще-то очень глупый поступок. Как раз для маленькой девочки.
— Жалеешь, что оказалась здесь?
Маша покачала головой. Но вспомнила, что Сашхен не может повернуть голову, чтобы её увидеть, сказала:
— Я могла отыскать его по-другому. Нас в школе учили: берёшь какую-нибудь вещь, а потом втыкаешь булавку в карту — и всё.
Сашхен помолчал. А потом сказал:
— Ты хочешь сказать, что можешь отыскать любого человека по… его вещи?
— Иногда без
