неё. Фотография, например, тоже работает. Но я об этом не подумала, — вздохнула Маша. — Понимаешь, я пришла в школу, а его нет, вот я и решила…
— Ты молодец, — сказал Сашхен. — Нет, правда. А ещё ты очень смелая.
— Спасибо, — Маша почувствовала, что начинает краснеть, начиная от самых пяток. И спросила, чтобы скрыть смущение:
— Ну а ты? Тоже подставился?
Ведь интересно же: как он сюда попал? Неужели из-за неё? А что? Очень даже запросто.
Сколько её не было?.. Половину вчерашнего дня, всю ночь, сегодняшний день, — Маша глянула в окно, за которым уже почти стемнело.
И тут её вдруг, совершенно неожиданно, накрыло чувство вины.
Тётка, — подумала Маша. — А ведь наверняка она испугалась, что меня нет! И пошла к соседям, чтобы попросить помощи?
Легко.
И вот теперь Сашхен здесь, без глаза и связанный серебром — он объяснил, как сеть действует, и Маша была возмущена до глубины души.
Вот бы самого очкастого скрутить — пусть бы попробовал!..
Отправит она меня обратно в детдом, — решила Маша. — Мало того, что сама исчезла, ещё и сосед пропал — не захочется ей иметь такую дочку, стопроцентов.
Ну и ладно, — вздохнула девочка. — В Севастополе хотя бы теплее.
Хотя в глубине души Маша понимала: из Питера будет жаль уезжать. И не только из-за климата. Тётка, конечно, не подарок, но если с ней хорошенько поработать — получится вполне приличная мама…
Маша даже хотела подбросить ей рецептик печенек из интернета — так, на пробу, вдруг испечёт?
Но теперь это в прошлом. После таких выкрутасов детей у себя не оставляют.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Маша после того, как Сашхен сжевал две плитки Мишкиного шоколада.
— Как кукла Кен, — мрачно ответил тот. — Такой же пластиковый и безразличный.
Маше стало приятно.
Ну в смысле… Если Сашхен — Кен, то она, значит, Барби?.. Длинноногая блондинка с офигенной грудью?..
Маша невольно опустила взгляд на комбинезон. М-да… Такие прыщики даже зелёнкой ещё не мажут.
Шутки она не понимала, но так всегда говорила медсестра Сонечка, когда проводила ежемесячный осмотр.
— А вот и врёшь ты всё, — непонятно на что, обиделась Маша. — От тебя дым идёт. И пахнет, как от котлеты на сковородке.
Сашхен повёл плечами.
— Прости, — он постарался сесть так, чтобы сеть не давила на лицо. — Боюсь, что с этим уже ничего не поделать.
— Фигушки, — Маша встала, и в десятый раз заглянула в единственный ящик стола… Там пребывали дохлая моль, несколько скомканных бумажных шариков и какие-то крошки. Всё.
— Тебе надо спешить, — не отставал Сашхен. — Выбирайся отсюда как можно скорее.
Маша обиделась.
— Ты что же, думаешь, я тебя здесь брошу? А Мишку? А Розочку?..
Сашхен вздохнул.
— Ну ты же умная девочка. Ты же видела, что сотворили с другими детьми из твоей школы? Если они ведут себя, как зомби, неужели ты думаешь, что с Мишкой поступят иначе?
Эту мысль Маша от себя беспощадно гнала. Это была неправильная мысль, мерзкая. Она что, зря подставилась очкастому?.. Зря терпела все эти ужасы, чтобы найти Мишку таким же, как Светка с Васькой?..
Этого просто не может быть!
— Я же не стала зомби, — наконец сказала она.
— Вероятно, у тебя врождённый иммунитет, — Сашхен пожал плечами и тут же поморщился. — Уникальный, судя по всему, случай, — он помолчал, а потом добавил: — Иммунитет, это…
— Я знаю, что это такое, — буркнула Маша. — Сопротивляемость организма. Я в википедии читала. И про уникальный тоже знаю. Это значит — единственный. Такого больше нет.
Сашхен улыбнулся.
Корочка на его лице пошла трещинами, и Маша закрыла глаза, чтобы этого не видеть.
Она никогда бы себе в этом не призналась, но в глубине души считала Сашхена очень красивым. Почти как Геральт, только не такой надменный. И фигура не похожа на сетку, набитую баскетбольными мячами…
Сейчас он был просто страшным. И больным. И несчастным. Из-за этого Маша ещё больше злилась на Очкастого, ведь нельзя же людей доводить до такого состояния, в конце-то концов!
— Я же говорю: ты умная девочка. И я тебе обещаю: когда ты выберешься отсюда и приведёшь помощь, всё изменится. Мы спасём всех детей. Всех, до единого.
— Врёшь ты всё, — угрюмо сказала Маша. — Ты думаешь, что скоро умрёшь. И не хочешь, чтобы я была рядом.
— Не хочу, — Сашхен хотел кивнуть, но сеть звякнула и он застыл неподвижно, глядя на Машу искоса, уголком глаза. — Потому что только ты можешь нас с Мишкой спасти.
До Маши не сразу дошли его слова.
— Что? — вскочив, она встала напротив Сашхена, напряженно глядя тому в лицо. — Что ты этим хочешь сказать?
— Ты должна выбраться, — повторил он терпеливо. — Отыскать дорогу домой и привести подмогу. Пойдёшь к нам в особняк, увидишь там такую девушку… Рыженькую, с веснушками…
— Знаю, — кивнула Маша. — Антигону.
— Антигону, — с какой-то странной интонацией повторил Сашхен. — Главное, передашь ей мои слова. Только я боюсь, — он сделал крохотную паузу. — Ты не сможешь запомнить. Текст будет довольно трудный.
Маша прищурилась.
— На слабо берёшь, да?
Сашхен поморщился.
— Никогда не умел общаться с детьми, — пробормотал он себе под нос, но Маша услышала.
— Может, попробуешь тогда говорить со мной, как со взрослой? — спросила она, присаживаясь на корточки — чтобы Сашхену не надо было задирать голову, а значит, испытывать дополнительное давление сети.
— Отличная мысль, — улыбнулся тот. — Прости, что сам не догадался, — он замолчал, собираясь с мыслями. — Дело в том, что информация, которую ты должна передать, важнее моей жизни. И твоей, если уж совсем честно. Но ты должна выжить, — тут же строго добавил он. — Иначе, как ты её передашь, а?
— Ладно, — Маша нехотя кивнула. — Давай свою информацию.
— Обещаешь передать всё так, как я скажу?
— Фотографик мемори, — Маша постучала себя по лбу.
Сашхен икнул.
— Ну и дети нынче пошли, — пробормотал он себе под нос. — Тогда запоминай…
— Прости, что спрашиваю, — мыш Терентий сделал нетерпеливый кружок над головой пса. — Но ты не можешь бежать быстрее?
Рамзес тяжело вздохнул, переводя дух.
— Прости, что отвечаю: нет. Не могу.
Нюхая асфальт, пёс поджимал то одну переднюю лапу, то вторую — давал отдых скрипящим суставам.
Больше всего он хотел вернуться в свой домик, рухнуть на подстилку и забыть обо всём на свете.
Но нельзя: долг зовёт.
Да, он изрядно отяжелел за годы бездействия, его мучает одышка и лапы уже не те, что прежде…
Но дух, неукротимый дух пограничника и спасателя горит всё так же ярко, как в молодости, когда он только пришел служить на погранзаставу.
— Мы идём почти всю ночь, — пожаловался мыш. — Рассвет скоро, а я даже не знаю, верное ли у нас направление. Вдруг мы давно заблудились?
Пёс одышливо фыркнул.
— Я не ошибаюсь, — рыкнул он, не отрывая носа от асфальта. — Никогда.
— Но сколько нам ещё идти?
— Сколько надо, столько и пойдём.
Нет, Рамзес не будет злиться. Нельзя злиться на комок меха с крыльями, это недостойно высокого звания пограничника.
Да. На пенсии.
Но как говорил прапорщик Наливайко: можно вывести себя с границы. Но границу из себя вывести невозможно.
Мыш поднялся повыше, над домами, над деревьями — он уже чувствовал рассвет. И понимал: при свете дня двигаться станет проблематично…
Увидев вдалеке яркие огоньки, он прянул вниз, зависнув над головой пса.
— Опять мигалки, — сказал он, устраиваясь на ошейнике.
Пробурчав нечто недовольно-невразумительное, Рамзес поспешил к обочине, и когда полицейская машина приблизилась, независимо задрал лапу на дерево.
Ясно-понятно: пса вывели на утреннюю прогулку, а значит, хозяин с поводком где-то рядом, ведь не может такая псина разгуливать самостоятельно?..
Люди любят давать простые объяснения сложным вещам. И никогда не видят того, что не укладывается в их картину мира.
— Можно, — скомандовал мыш Терентий, зависнув над дорогой и наблюдая, как удаляются огни.
— Щас, щас… — пёс смущенно дёрнул задней лапой, встряхнулся и вновь поспешил на дорогу.
Машин всё ещё было немного. И те, что были — не рисковали остановиться и полюбопытствовать, что делает собака посреди проспекта.
Внушительный вид.
Рамзес знал, что выглядит очень
