объяснил я. — У неё изменена внешность, чтобы никто из знакомых не догадался, что играет в театре. Поэтому называть её настоящее имя я тебе не буду.
— Вы можете звать меня Корделией, — милостиво сказала Вове Надя. — Обожаю эту роль!
— Угу, — обалдело отозвался Вова. Он во все глаза смотрел на Надю. Вряд ли расслышал её последние слова. — То есть, это что же получается? — помахал рукой у лица. — Вот это всё — не настоящее?
Надя снисходительно улыбнулась:
— Нет, конечно. На создание этого образа меня вдохновило лицо одной французской киноактрисы.
— И, — продолжил умозаключения Вова, — по-настоящему вы... То есть, это... — Он замялся. Долго не мог подобрать слова, но в итоге нашёл: — То есть, вы вообще другая?
— Ну конечно, другая, — недоуменно подтвердила Надя.
А я вдруг сообразил, что так смутило бедолагу Вову. И, не удержавшись, ухмыльнулся. Сказал:
— Да красивая она. Красивая. Не волнуйся.
Вова густо покраснел. Забормотал:
— Да я ж, это... Я — ничего такого...
— Что-о?! — взвилась Надя. — Вы, кажется, считаете, что на самом деле я — уродина?!
— Не-не-не! — замотал головой Вова. — Вообще даже так не считаю.
— Нет, считаете! — Надя топнула ногой. От расстройства даже остановилась. — Костя! Твой друг — надёжный человек?
— Не смей! — сообразив, что она собирается делать, приказал я.
Но было поздно. Надя, как обычно, действовала быстрее, чем думала.
Чужое обличье потускнело, размылось, а через несколько секунд исчезло. На нас с Вовой смотрела Надежда Александровна Барятинская — во всем своем разгневанном великолепии.
— Никакая я не уродина! — сердито объявила она.
Вова, судя по обалдевшему выражению лица, был с этим заявлением полностью согласен. Он энергично закивал. Говорить пока, похоже, не мог.
— Убедились? — ехидно спросила Надя. — Ну, вот и довольно с вас.
Провела по лицу рукой. На него вернулась прежняя маска.
— Голову оторву, — пообещал сестре я.
— За что? — фыркнула она. — Меня никто не видел. Кроме Владимира, конечно. — Посмотрела на Вову.
К которому пока ещё не вернулся дар речи. Видимо, не каждый день на его пути встречались девушки-аристократки, изменяющие свою внешность единым взмахом руки.
— Идёмте, — вздохнул я. — Детский сад!
* * *
Клавдию мы поймали буквально на пороге — она выходила из клиники. Всплеснула руками:
— Господи, Кос... то есть, Константин Александрович! Что с вами?!
Надя не дала мне ответить.
— Я — актриса Нового театра, — затараторила она, — того, что неподалеку отсюда. В нашем театре случился страшный пожар!
— Да-да, — кивнула Клавдия, с тревогой разглядывая меня, — я слышала сирены пожарных машин. Но не знала, что пожар произошёл в театре.
— Его сиятельство, рискуя жизнью, спас меня и многих других людей! — Надя воздела руки к небу. Сложно сказать, кого играла в этот момент. — Если бы не он, меня бы не было в живых! Помогите ему, уважаемая Клавдия Тимофеевна. Прошу вас, умоляю!
— Меня совершенно незачем умолять, милочка, — твёрдо сказала Клавдия. Вдохновенность актёрской игры она, похоже, не оценила. На Надю даже не смотрела. — Разумеется, я помогу. Идёмте, Константин Александрович... Вы можете обождать здесь, — решительно пресекла попытку Нади и Вовы двинуться вслед за нами.
И, взяв меня под руку, повела в смотровую.
Усадила на стул, велела закрыть глаза.
Лицо и руки начало пощипывать. Пощипывание было приятным — вместе с ним уходила боль. И тошнота тоже стремительно отступала.
— Я даже не буду спрашивать, как ты ухитрился снова встрять в какую-то историю. — невидимая Клавдия грустно вздохнула. — Знаешь... У меня складывается впечатление, что неприятности находят тебя сами.
— Веришь — у меня складывается точно такое же впечатление, — проворчал я. — Сначала — башня. Теперь вдруг — пожар.
О стычке с Юсуповым упоминать не стал. То была не случайность, а закономерность. Забраться в логово врага и ожидать, что тебя там будут кормить пряниками — по меньшей мере, наивно.
— Всё. Можешь открывать глаза.
Я открыл.
Клавдия смотрела на меня с грустью. Положила руки мне на плечи.
— Костя. Прошу тебя. Пообещай, что эти раны, — Клавдия коснулась моего лица, — последние. Хотя бы до конца текущей недели.
Пообещать такого я, разумеется, не мог. Я понятия не имел, что со мной произойдёт до конца недели. Но успокоить Клавдию собирался. Уж как умел... Когда взгляд вдруг упал на висящие в смотровой часы.
Четверть восьмого. Не позже восьми я должен оказаться в Академии. А в десять мне предложат выбрать оружие... Гхм. Вот уж сегодня я точно буду прикладывать все усилия к тому, чтобы избегать неприятностей.
Я вскочил.
— Прости, — быстро наклонившись, поцеловал Клавдию. — Спасибо тебе за всё! Мне нужно бежать.
* * *
За руль села Надя. Заверила меня, что знает короткую дорогу, и я не опоздаю. Окажусь в Академии даже раньше положенного срока.
Вова тоже поехал с нами. Не бросать же было моего спасителя возле клиники — откуда он неизвестно как долго будет выбираться. Надя пообещала на обратном пути отвезти его домой. К тому же, нам было о чём поговорить с Вовой. Я собирался сделать это ещё в театре, но по понятным причинам не успел.
— Вот это я понимаю, автомобиль! — азартно объявила Надя. Она, выскочив на широкий проспект, выжала газ до отказа. — Не то что тётушкин рыдван! Теперь понятно, почему ты купил именно его.
— Поаккуратнее там, — бросил я. Мы с Вовой сидели на заднем сиденье. — В Академию должен успеть я — а не то, что от меня останется после лобового удара.
Надя пренебрежительно фыркнула:
— Поучи своих товарищей по команде! — но, тем не менее, скорость немного сбавила.
Включила радио, поймала какую-то залихватскую мелодию и принялась подпевать.
Вова смотрел на Надю влюбленными глазами. Её манера езды, похоже, стала последней каплей — для того, чтобы моя сестрица перешла в разряд его личных богинь.
Я толкнул Вову локтем в бок.
— Очнись. И послушай меня.
— А? — переспросил он.
Я с трудом удержался от того, чтобы ответить в рифму. Момент был подходящий для разговора — музыка глушила звуки. Надя нас не слышала.
— Я раскопал эту историю с патентом твоего отца.
— Раскопал... что?
