По театру не шляйся, вдруг обратно не пустят.
— А ты куда? — Он с интересом рассматривал обитые красным бархатом кресла, тяжёлые занавеси и бинокль на длинной ручке, отделанный перламутром.
— По делам. Скоро вернусь.
Я вышел.
Как попасть за кулисы, помнил ещё по прошлому разу. Поиски Нади тоже много времени не заняли. Сестра мне поначалу обрадовалась, но, рассмотрев выражение лица, присмирела.
Настороженно спросила:
— Костя. Что-то не так?
— Всё не так, — буркнул я. — Каким местом ты думаешь, когда вместо учёбы ходишь сюда?! Представляешь, что будет с дедом, если он узнает?
И я рассказал Наде о Юсупове. Она сначала обескураженно хлопала глазами, потом разревелась.
— Но, Костя! Я не могу бросить театр! Ты не представляешь, как много он для меня значит!
— Представляю, что если бы действительно многое значил, ты была бы осмотрительнее, — проворчал я.
— Но я и так очень осторожна, честное слово! Я меняю внешность, когда направляюсь сюда. Автомобиль Нины не беру, твой тоже. И Трофима отвезти не прошу, вызываю такси... Я ни разу не замечала, что за мной следят!
— Это не означает, что за тобой не следили.
— И что же теперь делать? — Надя разрыдалась окончательно.
Мне стало её жаль. А злость на Юсупова всколыхнулась с новой силой.
— Ладно, не реви. — Я привлёк сестру к себе. — Этот вопрос я решил. Юсупов будет молчать. Но, если я узнаю, что из-за театра ты прогуливаешь курсы...
— Ничего я не прогуливаю! — возмущенно вскинулась Надя. — Чем хочешь поклянусь! Да если бы я пропустила хоть один урок, об этом немедленно сообщили бы Нине! Я терплю все уроки. Даже латынь.
Она печально вздохнула. А я вспомнил, что с завтрашнего дня мне самому предстоит приступить к учёбе. И сочувствие к сестре окончательно перекрыло недавнее раздражение.
— Будь осторожнее, — попросил я. Поднялся. — Ладно, пойду. Тебе же, наверное, готовиться надо... Кого ты играешь?
— Неле, — горделиво сказала Надя. — Это очень сложная роль! Я так волнуюсь...
— Всё будет хорошо, — пообещал я. — Ты справишься, — и поспешил уйти.
Не сознаваться же сестре, что представления не имею, кто такая эта Неле.
* * *
Спектакль мне не понравился. Сначала по сцене бегали какие-то люди, изображая восстание. Другие люди делали вид, что обороняются. Все они вели себя настолько по-идиотски, что для прекращения «восстания» хватило бы единственного выстрела из детской хлопушки.
После победы обороняющихся кого-то из восставших собрались жечь на костре. Пока его привязывали к картонному столбу верёвкой толщиной с якорную цепь, к краю сцены подошёл главный герой — если я правильно понял, тот самый Уленшпигель. Он прочитал вдохновенный монолог о том, что не простит и не забудет. Рядом с Уленшпигелем стояла девушка. Рта она пока не открывала, но в этот раз для того, чтобы узнать сестру, мне хватило единственного взгляда.
— Видал? — шепнул мне на ухо Вова.
— Что? — не понял я.
— Да не «что», а «кого»! Вона, — и он указал на Надю.
Я поначалу опять не понял. И только заметив лежащий на широких перилах ложи букет, начал догадываться, в чём дело.
— Красотка, да? — Вова разглядывал Надю в бинокль. — А вблизи она ещё красивше! Я в прошлый раз, как они кланяться вышли, так с галёрки — бегом вниз, и к самой сцене пробился.
Случаи, когда я не нахожу, что сказать, можно пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас был именно такой случай.
Первым позывом было схватить Вову за шиворот и вышвырнуть из ложи. Башкой вниз, в оркестровую яму. Не исключаю, что именно так я бы в итоге и поступил — по-прежнему не говоря ни слова. Но в этот момент на сцене вспыхнул костёр.
«Солдаты» подожгли того связанного горе-мятежника. И что-то, видимо, пошло не так. Потому что в следующую секунду раздались заполошные крики.
Кричали актёры, брызнувшие от «костра» прочь. Пламя мгновенно взметнулось до самого потолка. Огонь охватил декорации, на ком-то загорелась одежда.
Среди криков я распознал истошный визг Нади. И, не раздумывая, одним движением перемахнул ограждение ложи.
Падать было невысоко — метра три. От жёсткого приземления меня спасла родовая магия. Сидящих в партере зрителей спасло то, что я успел скорректировать полет и приземлился в проходе между рядами.
Взвыла пожарная сирена. Сцена пылала. Зрители отчаянно поломились к выходам.
— Надя! — гаркнул я. — Я здесь!
Выбросил вперёд руку с поднятым Щитом, оттеснил от сестры огонь.
Надя стояла у края сцены. Её горе-возлюбленный успел куда-то деться. А я вспомнил рассказ Нины о том, что Надя боится огня. В детстве недосмотрела нянька, Надя ухитрилась подобраться близко к затопленному камину, и на ней загорелось платье. Ожогов не осталось, целительство Нины справлялось и не с такими следами. А вот совладать с детским страхом не смогли ни тётушка, ни более серьёзные врачи. С тех пор Надя никогда не подходила близко к открытому огню.
Сейчас её охватила настоящая паника. Надя стояла у края сцены, над оркестровой ямой, и, зажмурившись, истошно визжала.
Крикнуть ей: «Прыгай вниз!»? Не услышит. Она не видит меня, вообще не соображает, что происходит... Оставалось одно.
Щит пришлось убрать. Языки пламени, будто только этого и ждали, бросились к Наде. Она закричала ещё громче. Но зато у меня в руке появилась цепь. И в следующее мгновение она обвила Надю за плечи.
Я дёрнул на себя. Не рассчитал — рывок получился слишком сильным, Надя в полёте сбила меня с ног. Я упал на спину, она сверху. Одежда на сестре горела.
Я, удерживая Надю в объятиях, перекатился вместе с ней так, чтобы задавить пламя. И тут же получил по затылку какой-то тряпкой. Поднял голову.
— Огонь сбить хотел, — сказал запыхавшийся Вова. — Извиняй.
Он стоял рядом со мной, в руках держал снятый с себя поношенный пиджак.
Я поднялся, рывком поднял Надю. Сказал Вове:
— Головой за неё отвечаешь! Веди к выходу.
— Шутить изволишь, ваше сиятельство? К какому, нахрен, выходу?!
Я обернулся. Оба выхода из зала наглухо забила толпа. Обезумевшие люди, пытаясь спастись, отталкивали друг друга и сбивали с ног. А на сцене уже пылал занавес. Под потолком что-то лопалось и взрывалось. Пламя перекинулось в оркестровую яму.
— Стойте тут, — приказал я.
И побежал по проходу. Подобрался к дальней стене так близко,
