устала, раз не обратила на эту разницу внимания. Но и я тоже хорош, раз замер, стараясь не выдать своего присутствия. Да и остальные с трудом сдерживали улыбки и сохраняли серьёзное выражение лиц. Даже главный, и тот едва заметно мне подмигнул.
— Только первый месяц и принесли третьего. Если так дальше продолжится, то прошлое ты будешь вспоминать в мечтах.
— Надеюсь, что хоть в этом году произойдёт чудо и нескончаемый поток несчастных иссякнет, — девушка едва заметно вздохнула.
— Мы должны…
— Я жизнь отдам ради воли Спасительницы. Но как в них, — она махнула рукой, показывая в сторону города, — помещается столько ненависти? И ладно к нам, мы для них сродни проказе. Но к собственным детям? Сердце готово разорваться от вида очередного брошенного ребёнка.
— Жалобы тебе не к лицу. Лучше возьми со стола и присядь к нам.
— Да и на затылке у меня глаз нет. Привет, Тамиса.
— Ликус⁈
От удивления девушка вскрикнула, подалась назад и залилась лёгким румянцем, проступившим на морщинистых щеках. Все собравшиеся тут же разразились хохотом — от этого краска на её лице стала ещё заметней, а морщинки сгладились.
Поборов смущение, Тамиса быстрым шагом направилась к столу. Она что-то взяла с тарелки, закинула в рот и встала передо мной, скрестив руки на груди. В её добрых глазах читалось намерение высказать много лестных и приятных слов о бесстыжей персоне ехидно улыбавшегося ксата.
— Ты должен стыдиться, Ликус!
— Ты ничего не докажешь. Я прекрасен и горжусь этим.
На мой шуточный ответ все собравшиеся едва удержали смех, но Тамиса это всё проигнорировала. Она неспособна злиться по-настоящему, но может отчитывать других, как строгая мать, не слыша оправданий.
— Ты должен подумать над своим поведением!
— Я добрый разумный, любящий ближнего своего! Недавно помог старушке донести покупки от рынка до её лачуги.
— Нельзя вот так выскакивать из неоткуда и появляться, словно тебя и не было!
— Я был рождён в глубокой пещере и спустился в этот бренный мир задолго до того, как был создан этот мягкий, обшитый тканью удобный диванчик.
— Раз ты раскаиваешься, то сделай что-нибудь с моим отцом!
— Ну-ну, Тамиса, будет… — Моглус попытался мягко успокоить дочь, но она не собиралась останавливаться на полпути.
— Ты рассказал, откуда эти побои?
— Тамиса, дочь моя…
— Ну хоть ты сделай что-нибудь с ним, Ликус! Вразуми, объясни, укажи ему, что нельзя выходить в город без сопровождения. Даже без посоха!
— Что можно сделать с разумным, — я показал в сторону мормита, — кто из двух веков своей жизни половину одного провёл в городе.
— Половину и семь лет, — поправил Моглус.
— Невелика разница. Всё равно не первый день здесь и даже не первый день на посту мормита. Думаешь, твой отец не в курсе, что вам, — я осёкся, поняв, что ляпнул немного не то слово и быстро исправился, — и мне, и тебе, и всем нам, и тут и там нельзя без оружия ходить? Тем более без сопровождения, когда на лбу священное тату.
Причины гнева Тамисы понятны. Мормит нарушил одно из важных правил для ксата, решившегося покинуть остров и жить на свободных от скверны континентах: всегда носить при себе оружие. В большинстве случаев это был посох. Обычно этого достаточно, чтобы в чужих глазах казаться не просто ксатом, но потенциально перевоплотившимся драконом. Ну или хотя бы магом, ибо даже такой образ способен предотвратить нападение. Конечно, редко когда ксата убивают, но иногда случаются вещи пострашнее смерти.
— Ну сколько это может продолжаться? — взмолилась девушка. — Каждый год одно и то же: в прошлом ногу сломали, в этом руку. Дальше что? Спина? Шея? Голову камнем проломят?
— Иногда хочется почувствовать себя хоть немного живым, а не запертым в каменной клетке.
— Оте…
— Ничего не случится, — продолжил свою мысль мормит. — Они в курсе, что смерть одного из нас дорого им всем обойдётся.
— Может быть, и не убьют, но быть избитым малоприятного, — вставил своё слово ксат, сидевший рядом со мной. — Особенно когда они считают, что мы здесь лишь ради обращения их в свою веру и похищения детей.
Вот чем никто из собравшихся не занимается — так это публичными проповедями или чем-то подобным. Лишь иногда, в молельной части дома, Моглус читал вслух заветы Первобогов: двух единственных богов, которых почитали ксаты. Но только в кругу других ксатов и никак не на широкую публику. Иногда доходило до того, что рабов не впускали на молитву, хоть те и сильно просились.
А уж эта небылица про похищение и поедание младенцев не что иное, как страшная история, которой пугают непослушных детей. Но в ней есть горькая доля правды: младенцев, которых получила миссия, в городе больше никто не увидит.
— Это, — Моглус легонько потряс сломанной рукой на слова про избиения, — малая цена и я готов платить её хоть сто раз.
— А если с тобой случится то же, что… — голос девушки сломался от подступившего комка, глаза увлажнились, а вертикальные зрачки хищно сузились.
Ей опять вспомнилась история, грызущая сердца всех собравшихся. В тот злополучный год ксат, занятый сейчас на улице, был похищен неизвестными разумными. Тщетные поиски, шедшие неделю, могли продолжаться и до сегодняшнего дня, если бы не пара древнейших. Лишь чудом совпало так, что эти два перевоплощённых дракона были проездом в городе и согласились помочь Моглусу. У одного из них был хорошо развит поисковый навык, так что похищенного нашли быстро. Что происходило в том подвале, мне так никто не рассказал, но ничего хорошего уж точно: с тех пор прошло уже четыре года, а несчастный ксат лишь недавно вновь смог спать в помещении. А уж спуститься в один из погребов дома — это за гранью его сил.
В комнате повисла давящая тишина, заменив собой добрую, радостную атмосферу. В головах каждого из сидящих роились не самые приятные мысли. Стало немного обидно за утерянный праздничный настрой и, хлопнув по колену, я привлёк к себе внимание.
— Он жив, — я показал рукой в сторону улицы, а затем перевёл на мормита, — и он тоже жив. Хоть и глуп, но жив, — все прыснули, понимая, что эта шутка не оторвана от реальности. — И ты жива, и я жив, и мы живы, и зима кончилась, и весна пришла, и всё будет хорошо! А теперь я встану, подойду к столу, налью чаю, сяду обратно и буду его пить. А вы делайте что хотите, мне всё равно — чай больно вкусный. Откуда он у вас?
Моя речь развеселила всех, и ксаты принялись журить меня. Заходи я почаще и интересуйся их жизнью — то знал бы, что чай уже несколько лет заказывается в местных лавках.
— Хоть ты и сам у себя на уме, — Моглус потирал левую руку и смотрел на меня так, что я сразу понял о чём именно он будет говорить, — но в тебе есть великая способность понять ближнего и поддержать его. Это великая благодать, поэтому прошу вновь: возьми мою дочь в супруги!
— Отец, прекрати!
Как я и думал. Каждый раз он пытается уговорить меня жениться на его дочери. Каждый раз Тамиса отчитывает отца, все смеются, а мне опять отказывать и спорить — от этого смех станет ещё громче, а морщины на лице девушки практически разгладятся от смущения. Благодаря этой своеобразной реакции всегда можно понять, что чувствует ксат: сильно радуется или смущён до крайней степени.
По меркам людей эта особа, разменявшая седьмой десяток, должна считаться старухой, но для ксатов она всё ещё дитя, едва прошедшее обряд взросления. Не сказать, что она мне противна — внешность у неё очень даже приятная, особенно учитывая, что она из ксатов, но характер… Конечно, мне близки разумные, что готовы помочь ближнему своему — но не когда этот самый разумный продаст себя демонам из преисподней, лишь бы накормить случайно встреченного голодного котёнка. Такая сильная тяга к самопожертвованию пугает.
— Что ж вы за отец, — начал я с наигранным уважением, так как среди ксатов на «вы» редко кто обращается, — если желаете своей дочери не лучшего, а худшего? А, знаете, давайте. Проведём обряд, станем семьёй, а потом я умру в скверном месте, и она станет безутешной вдовой. Вы этого хотите?
— Ну о чём ты говоришь? Ведь можешь просто не ходить туда.
— А деньги мне как зарабатывать?
— Мы что-нибудь придумаем, не волнуйся.
— Лучше волнуйся о том, что твоя дочь станет женой в столь юном возрасте.
— Да кто бы о юном возрасте говорил, — мормит воскликнул с удивлением. — Напомни-ка: во сколько лет ты в академию попал?
