уходили.
Я свернула на случайную тропу, побежала среди курганов, засыпанных прошлогодней побуревшей листвой. Места казались совсем чужими, забытыми. Даже не верилось, сколько времени мы с бабушкой проводили здесь раньше.
Тропинка вильнула между курганов, и я остановилась.
Белая сидела напротив. Прямо на кургане, из которого росла сосна.
Она протягивала мне руку, ожидая.
Рот ее скривило в немом крике.
Она три недели горела в агонии, не способная уйти. Она три недели ждала меня и проклинала. Звала.
Наконец дождалась. И впервые смотрела точно мне в глаза.
Ключ обжег бедро ледяным холодом. Я ахнула, достала его из кармана и, желая как можно скорее избавиться, с яростью всучила старухе:
– Забирай. Ты этого хотела?
Она промолчала. Холодные жесткие пальцы забрали ключ из моих рук.
– Где еще два? Ты же этого хочешь? Я должна собрать еще два ключа?
Она промолчала. И без того все было ясно.
– А потом что? Отпустишь меня?
Отпустит ли меня хоть когда-нибудь голод? Отпустил ли он мою бабку хоть на миг ее жизни? Не потому ли она так уговаривала маму привести меня еще ребенком, что желала передать дар? Чтобы вместе со всем состоянием, со всей недвижимостью, антиквариатом, со всем своим дорогим барахлом передать ощущение вечного голода?
Бабка не ответила.
Слева что-то зашуршало. Я дернула головой. За деревьями проехал по широкой дороге автобус с туристами. А когда я посмотрела обратно, бабки уже и след простыл.
Дрожащей рукой я достала телефон, открыла контакт мамы, когда поверх всплыло окошко:
«Вам зачислено…»
Из груди вырвался стон облегчения. И я скорее открыла мессенджер, проверила сообщение от заказчика.
«Все пришло? Не хотите поработать еще? Срочный заказ появился. Оплата увеличена».
Я перевела взгляд на холм, у подножия которого остановилась.
Что будет, если я найду еще два ключа? Сколько курганов придется заполнить, чтобы забрать то, что причиталось мне в наследство?
Пронзительно чисто и нежно запели над головой птицы. Я вскинула голову, вдруг осознав, что прежде их не слышала. В голове стало тихо. Мирно. Покойно.
И голод прошел.
Снова завибрировал телефон.
Номер оказался незнакомым. Мама, очевидно, одолжила у кого-то телефон. Ее контакт по-прежнему оставался в блоке.
«Где ты? Тебя нет дома. Только не ходи к ней».
Бедная моя мама. Всегда такая несчастная. Всегда такая запуганная. А ее даже не мучили голоса и пустота в груди. Она бежала от того, чего даже не могла понять и ощутить.
Я заблокировала неизвестный номер, сделала несколько шагов по тропе мимо курганов и снова перешла на бег.
* * *
Во мне было столько силы, что на последний этаж я поднималась пешком. Когда уже достигла лестницы на свой пролет, услышала, как хлопнула дверь. Соседская.
«ГОРИ В АДУ».
Буквы были яркими, свежими. Краска еще не засохла, стекала по двери.
Я застыла на верхней ступени, разглядывая потеки белой краски, медленно повернула голову к противоположной двери.
За ней замерли в ожидании. Не дыша. И я кожей ощутила их сладкий страх.
Решительно я прошла по площадке, громко постучала. Открывать мне, конечно же, не спешили.
– Я знаю, что это сделали вы! – крикнула я. – Открывайте, или я вызову полицию!
Они не понимали. Они все боялись потому, что не понимали. Мы забирали не так уж много. И не были виноваты, что нам всегда мало.
Я прислушалась, но соседка за дверью не проронила ни звука.
– Чтоб вас! – Я грохнула кулаком по двери, развернулась и подошла к своей квартире. И раньше, чем я успела вспомнить, что ключ оставила на кургане, мне открыла Сонечка.
– А вот и вы, – расплылась она в улыбке. – Как вы посвежели.
– Сонечка, – улыбнулась я в ответ, – а можно тебя попросить помыть дверь?
Мое лицо отразилось в зеркале на входе: на щеках румянец, глаза блестят.
На ноутбуке ждали новый заказ и новая оплата. А в квартире пахло едой.
* * *
Пахло дымом.
Я резко открыла глаза, повела носом точно зверь, прислушалась к тиканью зациклившихся часов в коридоре.
У изголовья сидела Черная. От нее поднимался дым и разлетались искры. Я хлопнула ладонью по простыне, туша тлеющую ткань.
– Сгинь.
Распахнулись шторы. Никого, кроме меня, в спальне, конечно же, не было.
Экран телефона погас. Аккумулятор сел. В раздражении я выдвинула ящик. Руки ощутимо дрожали. Непослушные пальцы с трудом расплели запутавшийся провод зарядки.
– Сонечка, я на пробежку.
В ответ не раздалось ни звука. Только часы тикали.
Я натянула ветровку, застегнула до самого подбородка, но меня все равно пробирал озноб.
Щелкнул замок.
– Сонечка, закрой за мной. – Ключа у меня по-прежнему не было. – Сонечка!
Но она точно под землю провалилась.
Вернется. Она всегда возвращается. Некоторые за щедрую плату готовы на все.
Стоило ступить на парковую дорожку, и кровь побежала по венам быстрее. Вниз по ступеням, к реке, что текла от кладбища. Грязные темные воды Язвенки огибали Русалий остров.
Бабушка не любила воду. Говорила, она все размывает, все уносит, все опустошает. А ей и без того тяжело было наполниться. Через мост мы никогда не ходили.
Я пробежала мимо острова. Краем глаза на лестнице, что поднималась к курганам, заметила Черную. Она стояла в обнимку с каменной белой статуей.
Ждала своего времени.
И оно поторапливало меня бежать быстрее, двигаться чаще. Потому что позади догоняла пустота.
* * *
В домофон мне никто не ответил. Пришлось ждать у двери подъезда. Дверь в квартиру так никто и не закрыл. Краску тоже не смыли.
– Сонечка! – воскликнула я, врываясь в квартиру.
И мне снова никто не ответил. Ее нигде не было.
Я схватила ведро, тряпку и какое-то средство для чистки, вернулась в подъезд.
Заказчик снова не отвечал. Обещал, что на этот раз оплата придет без опозданий. Но – как всегда.
Губка опустилась в пену. Я выжала ее – не слишком старательно – и принялась тереть засохшую краску.
Дверь позади открылась, захлопнулась. Заскрежетали ключи.
Я продолжала тереть.
Коврик под ногой поехал, я замахала руками, пытаясь устоять, вода из ведра с плеском пролилась мне прямо на ноги.
Я грохнула ведро на пол, глядя на растекавшуюся вокруг лужу, и глаза зацепились за грязно-серую полосу вдоль двери в бабушкину квартиру. Слишком ровную, чтобы собраться там стихийно.
Мелкие посеревшие кристаллики пищевой соли. Это явно не та химическая дрянь, что обсыпалась с обуви зимой после каждого выхода на улицу.
Молча, ощущая, как в груди разрасталось раздражение, я оглянулась на соседку.
– Гори в аду! – прошипела женщина и шмыгнула к лестнице.
Вода растекалась по грязному полу. Краска стекала по двери.
