У меня промокли ноги, пот стекал по спине и лицу, а от запаха химии свербело в носу.
И я неожиданно для самой себя вдруг подскочила, метнулась следом за женщиной.
– Эй, соседка, как там вас…
Она точно вкопанная застыла на лестнице, зыркнула на меня со жгучей ненавистью и вдруг вжала голову на толстой короткой шее в плечи.
Страх. Страх заставил ее оцепенеть. И боялась она меня.
Осознание перевернуло все в груди, раздуло ребра, расправило мне плечи и дернуло уголки губ, заставляя расплыться в улыбке.
В этот миг все переменилось.
Клянусь, я собиралась снова пригрозить ей встречей с участковым, а заодно штрафом. В мыслях моих не было ничего иного. Пока я не ощутила ее страх. Пока не поняла, отчего она так груба, отчего огрызается, хамит и нападает.
Пока не ощутила, что сила на моей стороне. И она сама поставила себя ниже меня.
А я и правда взирала на нее сверху вниз.
По рукам моим стекала холодная вода. В кулаке хлюпала губка, а мышцы уже ныли от работы. И язвительное, холодное, точно змея, чувство свернулось клубком вокруг сердца.
– Гореть, – медленно, с изощренным садистским удовольствием протянула я с почти кошачьей интонацией, – будешь ты.
* * *
Из сна меня вырвало рывком, точно что-то схватило за шкирку и посадило на кровати. Кожа покрылась холодным липким потом. В груди все сжалось, словно спелый плод, готовый треснуть.
Тишина. Едва слышный гул холодильника на кухне.
Простыни ледяные. Матрас каменный, такой жесткий, что болят кости. Одеяло столь тяжелое, что ноги придавило, точно бетонной плитой.
Все тело болит. А я не могу пошевелиться.
Ничего не происходит.
Но в дверях стоит она.
Сплетенная из дыма, пепла и угля. Черная. Истлевшая. Она полая внутри, в груди ее – дыра.
И пахнет дымом.
– Ты будешь гореть в аду, – прохрипела она. – Будешь гореть…
Горло саднит, рука тянется к шее. Дышать тяжело. Дым. Гарь. Пепел.
– Ты будешь гореть, – повторила она.
– Гореть, – эхом откликнулась я.
Губы пересохли.
Голова закружилась, и я едва не рухнула обратно на подушку.
И снова ночь. Тихая. Мирная. Обычная.
Я быстро моргаю, сбрасывая ночной морок. Что это было? Сонный паралич? Раньше у меня такого не случалось.
Все ощущается иначе, чем пару секунд назад.
Постель – мягкая, теплая. Белье чистое, сухое. Слышно, как гудят водопроводные трубы. Тикают проклятые сломанные часы.
Наверное, я так бы и заснула, не придав значения ни ночному мороку, ни ледяной тревоге.
Но тут ноздрей коснулся запах дыма.
Щелкнул выключатель бра, вырвав из темноты лепнину на потолке, туалетный столик, шкатулки, керамические панно, картины.
Конечно же, в дверном проеме никого не было. Это только полудрема. Ночной кошмар. Или сонный паралич.
Но вот дым… дым был настоящий.
В квартире было душно. Даже жарко, несмотря на прохладную майскую ночь и открытое окно.
Я отбросила одеяло, опустила босые ноги на липкий пол, морщась от омерзения. Тапочки оказались под кроватью.
Плевать на них.
Мной двигало нечто первобытное. Дикое. Ненасытное. Оно щелкнуло замком на двери, оно рвануло входную дверь. Оно заставило меня босиком ступить на грязную подъездную плитку.
И оно же побудило меня потянуть за ручку двери в соседнюю квартиру, а та… подалась.
И на меня упало облако дыма.
Кожу обожгло. Просторная футболка прилипла к телу.
А я, не задумываясь, перешагнула порог чужой квартиры.
В дыму нельзя было разглядеть ничего, но я упорно двигалась по прямой.
Огня нигде не было видно. Только дым. Видимо, я задержала дыхание, потому что не закашлялась. Прошла по коридору, распахнула дверь в единственную комнату.
Она лежала на тлеющей кровати, от которой поднимался дым, глядя на меня черными провалами уголков глаз и вскинув застывшую руку к потолку.
Обугленные пальцы соседки сжимали ключ. С круглой головкой-кольцом, полой внутри.
* * *
Утром на кургане меня ждала Черная. Я на бегу бросила ей ключ, даже не останавливаясь, и, пробежав еще несколько метров, вытащила из кармана ветровки телефон.
«Вам зачислено…»
Домой я бежала, полная сил. Стоило набрать номер квартиры на домофоне, как дверь тут же открылась. Сонечка ждала на кухне с приготовленным завтраком.
– Остался всего один ключ, – довольно воскликнула я, пиная кроссовки в обувницу.
И застыла на пороге в кухню.
Рядом с Соней сидела мама.
– Я так и знала, – вздохнула она. – Ты же обещала мне не приходить сюда.
– Я старалась этого не делать. Но… ты представляешь, как это тяжело?
Сонечка молча встала из-за стола, щелкнула кнопкой чайника, достала чашку из тонкого фарфора, сахарницу, розетку – сотворила такую бесчисленную череду мелких действий, чтобы заполнить неловкость, что стало не по себе.
– Ты же понимаешь, что с тобой будет, если ты это сделаешь?
– Например, я перестану мучиться.
Я осталась стоять на пороге, не желая подходить. Опасаясь подойти. Пока мама оставалась далеко, сопротивляться ее доводам удавалось куда легче.
– Нет. Ты станешь такой же, как мама!
Сонечка вдруг замурлыкала под нос какую-то песенку, и мы обе обернулись в ее сторону.
– То есть богатой? Спокойной? Перестану мотаться с одной съемной хаты на другую? Стану жить спокойно…
– Ты никогда не сможешь жить спокойно, – отрезала мама. – Посмотри, – она окинула взглядом кухню, эту белоснежную кухню, которая стоила больше, чем вся наша съемная однушка. – Тебе никогда не станет достаточно. – Она обвела рукой ряды фарфоровых пастушек и часов, бесконечные фужеры, вазы, картины.
Удивительно, когда Сонечка успевала протирать пыль на всем этом.
Сонечка прислонилась к кухонной стойке, намотала на палец длинную цепочку, конец которой утонул в ее декольте, и я уже не смогла оторвать от него глаз.
– Мама, – произнесла я, – пожалуйста, уходи.
– Я не узнаю тебя, – помотала головой та. – Ты стала совсем как она.
– Не понимаю, почему я не сделала этого раньше. Мне наконец-то стало спокойно. Впервые за всю жизнь мне стало хорошо. Цельно.
– Но цена-то какая?
– Тебе лучше уйти, – повторила я.
Сонечка положила руки маме на плечи.
– Я вас провожу.
Та поджала губы.
– Раз все началось, то помни, что главное продержаться три ночи. Всего три. Сколько прошло?
Молча, не оборачиваясь, я села за стол, оглядела с десяток тарелок. Омлет, сырники, жареные колбаски, круассаны, джем…
– Вода и круг ее остановят, – послышался мамин голос позади. – Слышишь? Они всегда боятся круга, не могут пересечь границу. И воды.
Может, именно поэтому бабушка поселилась за Садовым кольцом?
Я усмехнулась и накинулась на еду: запихнула в рот почти целый кусок пирога, одновременно потянувшись к куриной ножке. Слышно было только, как я жевала. Челюсти перемалывали еду, точно мельница.
Кусок.
