было бояться?
… И вправду, этот явился. Несколько позже обычного, уже после полуночи. Опять повеяло холодом, почти что трескучим морозом, а все звуки упаковались в вату.
На этот раз он показался ещё крупнее и отвратительнее: совершенно гротескное существо с телом взрослого весьма массивного мужчины и лицом ребёнка-идиота. И этот член, мерзко и вызывающе налитый кровью, непристойно торчащий…
Возжек присвистнул.
— Да уж, занимательный голем. Никогда таких не видел. Что ж, пойду познакомлюсь. Со мной кто-нибудь хочет?
Кларис было любопытно, но она и из окна могла посмотреть. А Глэдис, кажется, и смотреть не хотела.
Возжек кивнул, накинул куртку и вышел во двор. В сравнении с монстром он казался маленьким и щуплым. Тем не менее, монстр будто бы слегка оробел. Словно сделал шаг назад от забора.
Возжек поднял руку и что-то сказал, чего Кларис не расслышала. Голем взревел. Голос его оказался чем-то средним между воем и плачем, бил по ушам и пугал. Кларис поборола желание зажать уши руками.
Возжек приблизился к забору и поднял вторую руку. Монстр сделал ещё один шаг назад.
Потом Возжек что-то говорил, Кларис с напряжением пыталась разобрать хоть слово, страшно и любопытно. Это как смотреть на труп. Вроде и неприлично, неприятно, а не можешь не смотреть. Потом, конечно, себя осуждаешь, вроде как не стоит любоваться всяким таким. Но это…
Рядом тихо всхлипнула Глэдис.
— Он всё равно не пробьёт защитку, не бойся, — сказала ей Кларис, но та продолжала всхлипывать.
Но вообще-то было, конечно, жутковато. Возжек говорил, монстр ревел, рычал и повизгивал, но не уходил и не схлопывался, чего Кларис подсознательно ожидала. Она думала почему-то, что Возжек прочтет какое-нибудь заклинание, и всё, этого будет достаточно.
Возжек закричал. Не хуже монстра на самом деле.
Но монстр его, разумеется, переревел.
Длилось, откровенно говоря, довольно монотонно. Хотя и ужасно, да. Мерзко, опять же.
Наконец, постепенно кончилось. Сперва потеплел воздух, потом схлынула неестественная тишина окружающего мира. Голем сделал ещё шаг назад и растворился в темноте. Стало легче — словно с плеч свалился груз, который до того Кларис, притерпевшись, не замечала. Глянула на часы: оказывается, заняло всё это действо меньше двадцати минут. А казалось, часы и часы.
А Возжек опустил руки, передернул плечами и пошёл назад. Теперь стало видно, что ему нелегко дался этот разговор. Он побледнел, а лоб его блестел от пота.
— Дайте ещё чаю, сахара четыре или пять ложек, — велел, заходя. Стало видно, что за эти полчаса он осунулся. — Ну и мерзость. Всего высосал, ублюдок.
— Он совсем ушёл? — дрожащим голосом спросила Глэдис.
Возжек махнул рукой.
— Сначала чай.
***
Тут вот ведь какое дело: Кларис редко испытывает чувство страха. Испытывает, конечно, но обычно не слишком долго — чаще всего первый испуг сменяется у нее спокойным осознанием происходящего. Для неё существует только один тип страшного — незнакомое и непонятное. Понятного и знакомого она бояться не умеет. Поэтому она, бывает, пугается примет возможного опасного грядущего, и её, конечно, можно напугать, внезапно наскочив из-за угла. То, что ей понятно, может быть неприятно, она определенно не хочет многого из того, что может с ней случиться, но допускает, что оно всё равно случится вне зависимости от её нежелания, а потому не видит смысла тревожиться заранее. Разве что — принять меры. И, конечно, как и все, она не хочет боли и пытки. Она не так уж много раз в жизни испытывала боль большую и настоящую, но понимает, что такая боль вполне может разрушить весь мир человека до основания. Но, опять же, с ней этого пока что не произошло. Возможно, ей недостает воображения.
Поэтому, на второй раз уже хорошенько разглядев монстра, она перестает испытывать тот самый холодный ужас. Холодный ужас обычно означает приход какой-то тёмной сущности, но по сути это такой же механизм воздействия на жертву, как, например, шипение у змеи. Его можно осознать и перестать обращать внимание. Теперь, когда у страха появились форма и название, она успокоилась.
— Ну? — спросила она у Возжека.
Заполночь на кухне светильник выдохся и свет его стал оранжевым, неживого оттенка. В этом свете лицо Возжека стало похоже на череп.
— Это действительно голем.
— Значит, у него есть хозяин, так?
— Теоретически.
— Теоретически?
Возжек кивнул, дескать, ещё чаю. Глэдис, тихая и тоже страшная, послушно подлила ему ещё в подставленную чашку.
— А водки или чего-то такого у тебя нету?
Водка была, правда, от долгого стояния, возможно, уже выдохшаяся. Её Возжек глотнул прямо из горла и немного плеснул прямо в чай.
— Отвратительно… В общем, голем, да. То ещё дерьмище. А говорят, проституцией заниматься стыдно. А по колено в дерьме бродить пробовали?.. В общем, вот. В голове до сих пор это говно потустороннее, плохо, когда становится посюсторонним. Голем… Ты его хорошо разглядела?
Это он к Глэдис наклонился. Та замотала головой, попыталась отвернуться.
— Разглядела, короче.
Схватил её за руку, у обоих руки тряслись.
— Это твой голем, я прав? Ты его знаешь.
Тогда Глэдис выдернула руку, подскочила и закричала:
— Нет! Не мой! Я его не просила!
— А просить не обязательно.
Они сверлили друг друга взглядами, злые и испуганные. Глэдис сдалась первая, отвела взгляд.
— Я его знаю, да. Знаю!
Совершенная ночь давила, за окном орали сверчки, трещал кто-то ночной, лаяла встревоженная собака. Чёрнота кромешная за окном стояла. Светильник скоро обещал уже помереть, пора было заново заряжать. Кларис поставила ещё чаю. В такую ночь только чай и спасает.
— Муж это мой, — сказала Глэдис. — Муж. Доволен?
— Муж?
— Муж и ребёнок. Сын. Я думаю.
Возжек глотнул ещё из горла. Протянул Глэдис. Потом Кларис взяла, тоже глотнула. Водка была мерзкая на вкус. И мерзко стало в кухне.
— В позапрошлом году была авария на мосту. Большая, говорили по всем каналам. Он, наверно, пьяный за руль сел. Я его, знаете, ненавидела. Ненавидела эту пьяную сволочь. Надо бы любить, всё же муж. Так-то он ничего плохого не делал, только пил. И то не каждый день. И можно было бы любить, но я его сразу не любила, а потом… Нужно было, конечно, любить, правильно было бы или полюбить, или развестись, так?
Кларис вспомнила, что в шкафу для специй у нее есть пряный джин.
— У нас всё хорошо было. Денег было много, машина. Сын ходил в дорогой детский сад, частный, я выбрала для него лучшую школу, куда записывать надо было за три года. Деньги были. Но я не любила мужа.
— Не любить кого-то
