плодами… И так далее. Но!
Вспомните-ка! Амундсен проходил по северному пути три года! И с ним — как и с Пири и Нансеном — были только подготовленные, тренированные полярные ветераны! Я уж не говорю о годах подготовки и исключительно кропотливо подобранном оборудовании и рационе!..
И позже — он и Нансен пользовались только специально построенным судном! Потому что обычные были бы раздавлены, словно скорлупки! В результате, собственно и был рассчитан и построен знаменитый «Фрам» — чтобы избежать ненужных человеческих жертв, если уж кому-нибудь ещё приспичит «пооткрывать» чего бы то ни было во льдах.
А сэр Пири вообще всегда едет с такой огромной группой страхующих и прокладывающих ему дорогу, что я не удивлюсь, если через год-другой он своего добьётся! Ведь именно основательная подготовка и профессионализм участников экспедиции гарантируют, что все участники такого похода в «неведомое» останутся живы!
— Согласен с вашими аргументами, сэр. Но — позвольте напомнить. Ведь кое-какую подготовку провели и мы — вот, огромный и надёжный батискаф…
— Простите, насколько надёжный? — капитан воспользовался паузой в ответе профессора, и иронии в его голосе не заметил бы только пингвин, — Настолько, что вам нечем было отбить нападение, которого вы даже ожидали?! И ещё настолько, что первый же выломанный прожектор привёл к огромной течи бензина?! А ведь будь это отверстие ещё хоть на полдюйма побольше, — капитан показал кончик пальца, — и не всплыло бы ваше детище уже никогда!
— Но позвольте, сэр, — профессор выпятил подбородок, и нахмурился, собираясь возразить.
Внезапно оглушительный, словно где-то порвалась струна гигантской гитары, звон лопнувшего стального каната, и крики, прервали спорящих.
— Батискаф! — только и успел крикнуть профессор, как все уже кинулись наружу.
Они подоспели как раз к кульминационному моменту драмы.
В свете заходящего солнца батискаф, отливавший всеми тонами от розового до пурпурного, раскачивался носом вниз на единственном уцелевшем тросе. Стрела крана ходила ходуном, однако пока держалась. Но вот, с ужасающим скрежетом и звоном лопающихся стальных струн, разорвался и последний трос.
Висящая на высоте десяти футов над водой чёрно-красная махина нырнула в воду почти как профессиональный пловец — строго вертикально.
— Люки! Люки! — закричал Хацармавеф. Профессор схватился за сердце.
Погрузившись в воду полностью, батискаф было вынырнул на мгновение, затанцевал на поверхности… Но дифферент на нос оказался слишком велик: входной люк рубки оказался ниже поверхности океана.
Тёмно-красный, глянцево-кроваво отсвечивающий в лучах закатного солнца аппарат, пуская булькающие пузыри, и переваливаясь с борта на борт, медленно, и совсем не грациозно, ушёл под воду. Напоследок детище профессора выпустило ещё пузырь бензина, на несколько секунд сбившего волны, и испачкавшего борт «Джорджа Вашингтона».
Воцарившуюся тишину прервал Хацармавеф:
— В следующий раз надо делать заправочный люки гораздо меньше — не шире трёх дюймов…
Капитан возмущённо фыркнул.
Профессор, выглядевший, как ни странно, взбодрившимся, сказал:
— Следующего раза — не будет!
Моряки с недоумёнными улыбками переглянулись, Пристли же пояснил:
— Вы безусловно правы, капитан, сэр! Если уж «покорять неведомые пучины», то — действительно, на чём-нибудь более солидном, защищённом, и надёжном!
— Но господин профессор… Ведь у нас ничего нет — из доказательств только одна фотопластинка с «драконом», и ещё шесть — с краями монстра!
— Знаете что, Хацармавеф… Чёрт с ними, с доказательствами! Я вот думаю, что о нашей экспедиции, и о том, что мы пытались доказать, лучше всего…
Вообще никому не рассказывать!
— Почему же вы так стремились к совершенно противоположному всего пять минут назад?!
— Потому, сэр, что это было до гибели нашего судна! — профессор что-то пожевал губами, перекатился с пятки на носок, и обратно. Потом всё же счёл нужным пояснить, — То, что наше детище столь внезапно затонуло, уже фактически выполнив свою задачу, и столь… э-э… мужественно выручив нас, учёных болванов, буквально из пасти тигра, я воспринимаю, как… перст Судьбы!
Да, сэр, это — Знамение Свыше! Я подозреваю, что кто-то поумней нас, — профессор торжественно указал пальцем в небеса, — даёт нам понять, что… Время для освоения пучин ещё не пришло!
И вы, сэр, как ни странно, оказались правы.
Никто не знает — а теперь и не узнает! — о конструкции и работе нашего… столь своевременно погибшего аппарата! По прибытии в Лондон я лично уничтожу все чертежи, и ни слова о случившемся никому не скажу! Не хочу своим дурацким примером возбуждать у других… э-э… фанатиков от науки — глупых стремлений! Мы — ещё не готовы! Слишком мал был запас прочности… да и плавучести, у кораблика нашей Мечты!
Импровизированный горячий, хоть и не совсем последовательный спич не прервал никто. Как и повисшую после него неловкую паузу.
Доктор задумчиво смотрел в воду, откуда уже не поднимались даже пузырьки. Старпом крутил ус, глядя на заходящее солнце.
И только капитан смотрел в глаза профессору.
Наконец он и взял на себя смелость подвести итог импульсивному решению:
— Если вы обо всём, что произошло, никому не расскажете, мы тоже будем молчать.
Профессор протянул руку. Капитан её крепко пожал. Всё ещё крутя ус левой рукой, Лайтмен положил правую на рукопожатие.
Спустя пару секунд к ним присоединился и Хацармавеф, всё ещё качающий головой, и, как всегда промолчавший, доктор.
Несколько секунд царило напряжённое молчание. Затем профессор фыркнул, и заразительно засмеялся:
— Чувствую себя… Заговорщиком! Заговорщиком на страже Безопасности Человечества!
Теперь засмеялись все. Даже доктор неуверенно улыбнулся. Старпом же сказал:
— А в порту Кюрасау мне одна девочка сказала, что лучший способ о чём-нибудь забыть — это — принять в трюм добрый глоток… А лучше — бутылку выдержанного рому!
Теперь уже взрыв хохота был слышен и на баке.
Вечером, уже готовясь ко сну, профессор соблаговолил заметить, что его ассистент выглядит ещё более погруженным в себя, чем обычно, и даже не переодевается, сидя на краешке койки.
— Ладно, Джимми… Я не слепой. Что тебя гнетёт?
Хацармавеф поднял печальные, словно у спаниэля, глаза на шефа, снова опустил их. Покачал головой. Но всё же ответил, повинуясь несводимому с него взгляду:
— Господин профессор… Сэр, я и мысли не могу допустить, что доводы этого торгаша-капитана как-то могли… поколебать вашу решимость. Ну, в смысле — открыть для Человечества эту тайну! Вы неспроста так быстро сдались! Что-то здесь есть — и гораздо более серьёзное!
На этот раз молчал — и довольно долго — профессор.
И хоть он был несколько взбодрён повышенной дозой «согревающего», в голосе его, когда он заговорил, не было весёлости:
— Ты как всегда прав. Дело вовсе не в аргументах капитана. И вовсе, кстати, он не торгаш, а вполне порядочный и добрый,
