Тамошний Хозяин вашего брата сильно не любит, он сам это в прошлый раз сказал. Если мне не веришь, то у Мезенцевой спроси, она подтвердит. Кстати, как Женька? Сильно буянит?
— Совесть замучила? — усмехнулся Николай. — Как, как… Как обычно. Смотрит исподлобья, тихонько ругается, когда никто ее не видит, каждый день ходит в тир и игнорирует Вику как таковую. Что-то в ее рыжем котелке кипит и булькает, но что именно, пока непонятно. Рванет — разберемся.
— Главное, чтобы в эпицентре мирных граждан не оказалось, — опасливо заметил я. — Атомная бомба не выбирает цели.
— Боишься? — хихикнул Николай. — Правильно делаешь. Ты как те Ряжские — полез туда, куда не следует, а теперь надеешься, что расплачиваться за сделанное не придется.
— Надеюсь, — признался я. — Ну и потом, что за детские забавы? Мы все не школьники уже, чтобы верить в любовь до гроба! И уж точно не стоит портить жизнь друг другу по такому дурацкому поводу. Вика говорила мне, что у Мезенцевой до сих пор странные представления о взрослой жизни, но я и предположить не мог, что все настолько запущенно!
— А надо было, — назидательно помахал пальцем у моего носа Николай.
— Не смешно, — начал злиться я. — У нас тут колдун, магическая война на пороге, другие разные заботы, а мне придется гадать, какую еще глупость сотворит великовозрастная девочка, которая упорно не желает взрослеть! Будто других печалей в этой жизни нет.
— Не трещи, — попросил Нифонтов. — Не полезет она к тебе больше. Ей Ровнин запретил. Женька, понятное дело, нонконформист, но Олега Георгиевича очень уважает, потому его приказы нарушать не станет, даже если очень припечет.
— Такой вариант меня устраивает, — приободрился я. — Тогда осталось только с Кощеевым последышем разобраться, и дело в шляпе.
— Все в твоих руках. — Николай устало помассировал виски. — Если не станешь лезть на рожон, работать согласованно с нами и проявишь должную осмотрительность, то шансы выйти живым из этой переделки у тебя очень высоки. Нам бы только за ниточку потянуть, ту, которая к центру паутины ведет. Уверен, первые витки ее он вокруг тебя давно сплел.
У дураков мысли сходятся. Я о том же самом думал.
— Мне еще за родителей страшновато, — поделился с Николаем я. — Что, если он через них попробует меня достать?
— Не попробует, — уверенно заявил тот. — Этот товарищ, конечно, гнида редкая, но родителей и детей даже такие никогда не трогают до тех пор, пока те сами в драку не влезают. Покон запрещает. Жизни стариков и детей святы. Первые дали жизнь этому миру, вторые когда-нибудь ее продолжат далее. Кстати, в этом разумная нелюдь ушла очень далеко от нас, человеков. Они, Саш, выходит, честнее и благородней, чем мы, и это обидно. У нас с родных и близких начинают, поскольку они — самый короткий путь для того, чтобы достать цель. Крики боли матери или твоего ребенка в телефонной трубке — и ты готов идти куда угодно и делать то, что скажут. После этого поневоле задумываешься, а точно «нелюдь» — это про них, а не про нас?
— Стало легче, — обрадовался я. — Если покон запрещает, то вопрос решен. Что же до всего прочего… Много ли обитателей Ночи по таким правилам живет? Можно подумать, что гулю во время кормежки не без разницы, кого именно он жрет? Читал я в книге про них, впечатлился.
— Так я о разумных нелюдях речи вел, — буркнул оперативник. — Ладно, вроде обо всем поговорили. Будь все время на связи, а не как обычно, по принципу «захочу — отвечу». Вот еще что — на кладбище я бы на твоем месте все же не ходил и вообще лишний раз из дома не вылезал. Понятно, что просто так он убивать тебя не станет, ему важно тебя перед тем как следует помучить, но тем не менее.
— Да я сам уже не рад, что в этот расклад вписался, — поморщился я. — На кой согласился? Но заднюю не включу. Не потому что герой или дурак, не в этом причина, просто слово дано, обратно его брать не стану. Ясно, что Ряжской на покон плевать, она о нем понятия не имеет, но я уже привык жить именно так.
— Данную точку зрения не разделяю, но уважаю, — сообщил Нифонтов. — Просто мне такого подхода к делу не понять, я исхожу из принципа рациональности происходящего. Но я человек, в отличие от тебя, ведьмака.
— То есть меня к людям ты уже не относишь? — уточнил я немедленно.
— А ты сам себя к ним относишь? — в лоб спросил меня оперативник. — Молчишь? Вот то-то и оно. Нет, физиологически ты все тот же «гомо сапиенс», прямоходящий, теплокровный, и прочая, прочая. Но твоя среда обитания отныне Ночь. Там тебе привычней, чем здесь, и ты сам это знаешь. Тебе проще найти точки соприкосновения с лесовиком, ведьмой или неупокоенным призраком, чем с той же Мезенцевой, потому что с ними ты теперь говоришь на одном языке. Не надо обо мне плохо думать, Саша, я сейчас не хочу тебя обидеть или указать на место, ничего подобного. Это не хорошо и не плохо, просто так есть.
На том мы с ним и расстались, отправившись дальше каждый по своему маршруту, он — устанавливать закон и порядок на вверенных ему территориях, я же — домой, готовиться к вечерней вылазке на кладбище.
Много тем мне задал Нифонтов для раздумий. Я его, собственно, за то и не люблю — после каждой беседы мне волей-неволей приходится в себе, любимом, копаться, а это дело неприятное. Ясно, что он не со зла такое устраивает, но все равно хорошего мало.
Вот и сегодня. Ну да, я и сам осознавал, что все дальше и дальше отхожу в сторону от того мира, в котором безмятежно прожил четверть века, от его правил, обычаев, привычек и даже законов. Нет, в России всегда закон был что дышло — как повернул, так и вышло, и каждый россиянин нет-нет, да и нарушит его по мелочам. Дорогу перейдет в неположенном месте или еще чего сотворит. И я был таким же еще совсем недавно.
А сейчас… Как-то незаметно исчез тот правовой барьер, который разделял в моем сознании «это можно» и «это нельзя». Разумеется, я не собираюсь прямо сейчас идти и устраивать оргию с несовершеннолетними или бойню в торговом центре. Я же не маньяк? Но вбитого с детства страха, связанного с тем, что закон суров, а наказание неотвратимо, у меня не стало.
И вот таких отличий меня сегодняшнего
