Шалва Амвросиевич, - представился мужик из комнаты. – Это я хотел тебя видеть. Пойдём сюда.
Он развернулся, я пошел вслед за ним.
- У нас в обуви в доме не ходят, - буркнул мне в спину кто-то из сидящих за столом.
- Я заметил, - огрызнулся я. Мы прошли через зал в еще одну комнату.
- Присаживайся, - предложил Шалва. Я сел в кресло, вытянул ноги, демонстрируя старенькие кеды, в которых я бегаю каждое утро. Шалва поморщился.
- Зачем ты провоцируешь всех? – спросил он.
- Чтоб кто-нибудь мне повод дал вас всех убить, - честно ответил я. – А последний мне расскажет, куда мою мать спрятали.
- Не расскажет, - усмехнулся Шалва. – Здесь никто не знает, куда её отвезли. Кроме меня, разумеется.
- Значит, ты мне всё и расскажешь, - заявил я.
- Ты дерзкий, - спокойно заметил Шалва. – Для своего возраста.
- Это я еще спокойный, - осклабился я. – Внешний вид бывает обманчив. Отпусти мать и будем разговаривать. Или нужны доказательства моих способностей? Чтобы кто-то умер?
Шалва замолчал. Я тоже молчал, раскручивая внутри себя «хлыст» и держа наготове «дротик» и импульсы «некроэнергии».
- Я – вор, - вдруг сообщил он. – Из старых, настоящих воров. У нас не может быть семьи. Наша семья – община. Но у меня есть сын. Он сейчас здесь, в доме. У него рак печени. Он умирает. Я знаю, что ты колдун и можешь его вылечить. Вылечи его!
- Я не колдун, - спокойно ответил я с некоторой пафосностью. – Колдуны, ведьмы, ведьмаки – это другие. Я – маг! Ты мог подойти ко мне и всё рассказать! И я бы помог. А не так, похищать родных мне людей, выламывать руки…
Шалва развел руками:
- Я хотел, но видишь… Мало умных людей. Извини. Даю честное слово вора, что твоей матери ничего не грозит. Только вылечи Дато!
- Кого? – не понял я.
- Дато! Сына моего.
Я встал.
- Ладно, веди. Показывай!
Дато, тридцатилетний парень, лежал на кровати в комнате на втором этаже. Из-под простыни торчала одна голова. Кожа отливала неестественной желтизной. Воздух в комнате стоял тяжелый, какой бывает в больнице, где лежат тяжелобольные.
Я взял табурет, стоявший у двери, поставил рядом с кроватью. Сел. Посмотрел на больного магическим зрением. Печень светилась темно-багровым цветом. Темной краснотой выделялся желудок.
- Я заплачу! – голос Шалвы дрогнул. – Сколько скажешь, столько дам!
Я повернулся к нему:
- Мне чай. Крепкий, сладкий. И штук пять бутербродов с колбасой. Ему потом надо будет в туалет и в душ.
Шалва повернулся, отдал кому-то то ли распоряжение, то ли команду на своём языке. Я вдруг поймал себя на мысли, что этот Шалва не русский, а вроде как грузин по имени… А я ведь и не задумывался.
- Всё, - я встал, подошел к Шалве. – Уходите. Будет кто-то нужен, позову.
Шалва стоял в дверях, непонимающе глядя на меня.
- Уходите! – я повысил голос, толкнул его рукой в грудь, вытесняя из комнаты, и закрывая дверь.
Весь процесс лечения у меня не занял и десяти минут. В самый разгар Дато вдруг открыл глаза, попытался что-то сказать по-своему, не по-русски, но я его тут же отправил спать, чтобы мне не мешал, и продолжил.
Импульсами «живой» силы убрать болезненную красноту никакого труда не составило. В конце процесса традиционно наложил конструкты «общего исцеления» и «регенерации».
В принципе, всё. Я даже особо не устал. Во всяком случае, такой слабости, как после лечения деда Пахома и, само собой, Оксанки из БСМП, я не ощущал. Только жутко хотелось пить.
Я уже хотел звать этого самого Шалву, как кое-что вспомнил. Сначала обновил «каменную кожу». Затем сунул руку во внутренний карман джинсовки, достал меховой комочек:
- Просыпайся, дружище! Запоминай место.
Потом начались «половецкие пляски». Прибежала какая-то женщина, тоже нерусская, стала тормошить Дато, гладить, что-то говорить, даже плакать.
Парень попытался подняться, но снова лёг, прикрываясь простыней –он был под ней совершенно голым.
Я спустился вниз, громко поинтересовался:
- Ну, и где мой чай?
- Садись, садись, братан, за стол!
Мужчины, сидевшие до этого за столом в майках, оделись, сели рядом. Мне отодвинули стул! О, как! Усадили за стол, сунули в руки большой керамический бокал с чаем. Я сделал глоток, поперхнулся, закашлялся. Чай оказался терпким, невероятно крепким, в сочетании с сахаром, которого для меня не пожалели, вкус получился необычным – горько-сладким и сумасшедше бодрящим.
Легкая усталость куда-то делась, голова стала ясной. Проснулся жуткий аппетит. Мне пододвинули тарелку с бутербродами – хлеб с вареной колбасой. Я, почти не разжевывая, проглотил сразу три штуки. Запил чаем. Следующие я уже ел, тщательно пережевывая, чередуя с глотками чая.
- Вкусно? – поинтересовался волосатик, оказавшийся рядом. Я взглянул на него, подумал, что поспешил, накладывая отсроченное проклятье.
А, в конце концов, его не поздно завтра снять.
- Нормально. Пойдет!
За стол, согнав кого-то, уселся Шалва. Он протянул мне брикет денег, перевязанных резинкой.
- Благодарю!
- Распорядись насчет мамы, - ответил я. – Надеюсь, ты держишь слово.
- Другого бы я за такие слова… - рыкнул Шалва. – Но ты наших законов не знаешь.
- Шалва, я ваших законов не знаю, - согласился я. – Зато я видел, как меня ты в гости звал…
- Я уже извинился, Антон, - повысил голос, перебивая меня, Шалва.
- Распорядись, Шалва.
На такое обращение – по имени и на «ты» – сам Шалва уже внимания не обращал. А вот его «коллег» это, с учетом моего возраста, немного корёжило. Один из них наконец не выдержал:
- Ты, пацан, уважение имей! Шалва Амвросиевич тебя раза в три старше! Он – «законник». А ты вообще никто!
Я повернулся к нему, дослушал его до конца и, едва сдерживая внезапно нахлынувшую ярость, ответил:
- Когда мне потребуется твой совет, я тебя спрошу. Сейчас мне он не нужен. Как и ты.
Тот попытался приподняться, встать.
- Только дай мне повод… - оскалился я. Внутри меня опять загорелся огонёк нарастающей ярости.
- Ша! Заткнулся, Никанор! – рявкнул Шалва, мгновенно превращаясь из доброго дядюшки в натурального волка. – Антон, успокойся. Всё
