на ухо сказала:
– Когда все закончится, вы всей семьей обязательно приедете ко мне в гости. И я с большой радостью познакомлю тебя со своими детьми. Согласен?
– Конечно, тетя Женя. Буду очень рад.
Конечно, мы неохотно покидали тайное убежище Игоря. Моповец по-прежнему листал страницы планшета. Мы быстро собрали Марины кастрюльки и отключили девайс.
На обратном пути Гольский расписался в журнале посещений и простился с охранником. Так же быстро мы прошли и через проходную.
Мы остановились у машины и закурили. Я повернулась к Гольскому и серьезно спросила:
– Паша, как тебе удалось сохранить с сыном такие прекрасные отношения? И как ты смог наладить контакты с местной охраной?
– Понимаешь, Женя, все выстраивалось годами. Здесь тоже много честных и порядочных людей. Есть, конечно, и сволочи. Но многие не утратили доброты и сочувствия к детям. Года три тому назад, когда представился случай, я мог организовать Игорю побег. Но знаешь, что? Он отказался. Я тогда не понял, почему он не хочет бежать из этой тюрьмы. Он объяснил мне, что не хочет бросать своих друзей и если соберется бежать, то только со всеми. Тогда я и рассказал ему, что есть группа людей очень недовольных режимом и что я возглавляю ее. Он очень обрадовался тому, что мы понимаем друг друга и разговариваем на одном языке. Представляешь, Женя, мальчик, подросток, говорил со мной как с равным! Он думал и чувствовал, как я.
– Он же твой сын, Паша! – вставила я.
– Да. Он мой сын, – с гордостью сказал Паша, обнял Мару за плечи и добавил: – Он наш сын!
Мара улыбнулась и спросила:
– Ну что, домой?
Она на мгновение умолкла и засмеялась:
– Что б вы знали, у меня дома припрятана бутылочка вина. Поехали?
– Да, – бодро согласились мы с Пашкой.
Жизнь вновь заиграла радужными красками. Думать о будущем и говорить о трудностях, с которыми нам предстоит столкнуться не хотелось. Мы были полны надежд.
День девятый.
14.
Я не знаю сколько часов проспала в эту ночь. Я часто просыпалась от собственных стонов. И всякий раз, когда я засыпала вновь, мне снился один и тот же кошмар. Бельская, с ужасной миной на бледном, почти белом лице с садистским удовольствием изощренно истязает меня. Я сижу, привязанная к железному стулу и не могу пошевелиться. Но не смотря на невыносимую физическую боль, которую я испытываю, меня больше всего пугает не сама Бельская, а люди, окружившие нас плотным кольцом. Все они в черных балахонах и масках с прорезями для глаз. Они не двигаются и молча наблюдают за моей пыткой. Моя боль все нарастает и нарастает, а неестественно алая кровь от многочисленных порезов на лице и теле, тоненькими струйками стекает по рукам и ногам. Тошнотворный запах крови становится уже непереносимым. Я замедляю дыхание, чтобы как можно реже этот мерзкий запах проникал в мои легкие.
Липкий, навязчивый и нескончаемый кошмар…
Потом я как бы со стороны вижу свои испуганные глаза, черный провал рта и всклоченные волосы. Одновременно я слышу удовлетворенные всхлипы Бельской, снова и снова наносящей мне удары окровавленным ножом. Ее глаза фанатички безжалостны и непримиримы. Я тщетно пытаюсь разорвать путы, сковывающие мое тело. Но при каждом движении они все сильнее впиваются в мое тело. Потому что это уже не толстые веревки, а колючая проволока, острые шипы которой разрывают меня на части.
Потом я слышу чей-то дикий вопль и понимаю, что это мой собственный крик.
И от этого яростного крика я проснулась.
С трудом разлепив глаза, я осмотрелась по сторонам и с облегчением осознала, что лежу на мягкой кровати Гольских. И нет людей в черном, нет ненавистной Бельской. А есть лишь привычная милая обстановка уютной спальни моих друзей.
Я вспомнила, что сегодня суббота и что в квартире я одна. Лада в школе, Пашка на работе. А Маре еще вчера сообщили, что она должна явиться на внеочередное заседание педсовета, назначенное на восемь утра.
Это был первый день моего странного отпуска на родине, когда я осталась в полном одиночестве.
Я встала с кровати и прошлепала в ванную комнату. Открыв кран, ополоснула лицо холодной водой и вслух произнесла: «Куда ночь – туда и сон». Затем посмотрела на себя в зеркало. Лицо было зеленоватым. Ночной кошмар мрачной тенью отражался в глазах. Еще не совсем исчез страх и страдания от перенесенной ночью боли. Я наклонилась над раковиной и умыла лицо, но легче не стало. Тогда я встала под душ. Его холодная и сильная струя наконец привела меня в чувство.
Я с аппетитом позавтракала, выпила две чашки кофе и решила включить телевизор.
В течение всего отпуска мне так ни разу не пришлось посмотреть местное телевидение. Мара как-то хвалилась, что TV Элитарии давно перешло на цифровую трансляцию, поэтому картинка на экране всегда яркая и насыщенная цветом. Я легко отыскала пульт управления и включила первый канал… затем второй… третий… И с удивлением обнаружила, что по всем государственным каналам транслировалась одна и та же новостная программа. Красивая дикторша хорошо поставленным голосом жизнерадостно вещала о том, что Правительством принято решение о поголовном участии всех граждан страны в предстоящем голосовании на выборах ГГ. То есть теперь должны голосовать не только граждане, достигшие восемнадцатилетнего возраста, но и дети от самого рождения. (Признаюсь, в этот момент я громко расхохоталась, представив себе картину, как детишки в колясках опускают свой бюллетень в урну для голосования). Но, продолжила счастливая дикторша, чтобы упростить систему голосования, Правительство рекомендует проголосовать только одному члену семьи за всех. Послушники и Лишние тоже будут обязаны участвовать в голосовании. В случае отказа, эти категории граждан будут переведены в Списанные и незамедлительно отправлены в ЛК. (Вот так-то. ГГ теперь будет получать 100% голосов от 100% граждан страны. Круто!).
Меня передернуло от отвращения. Я принялась нажимать все кнопки пульта. Старые киноленты о войне сменялись фильмами о революции 1917 года. Не обошлось без сериалов о «честных» ментах, концертов народной музыки, жизнеутверждающих мультиков и спортивных передач. Я не нашла ни одного зарубежного канала. Добрая половина каналов местного телевидения транслировали передачи Иконии.
Все, без исключения, программы регулярно прерывались роликами с изображением красот Элитарии и сопровождались тихой музыкой. На этом фоне звучали пропагандистские лозунги и медитативные установки типа тех, что я слышала в магазинах Неверска. Зомбирование граждан велось круглосуточно.
Я безжалостно листала каналы замшелого элитарского телевидения, пока не остановилась на заинтересовавшей меня программе. Это была трансляция 38 Международного фестиваля циркового
