тем самым спусковым крючком, после которого обойма остроумия любой базарной бабки показалась бы вам ангельским пением. Еще до того, как лицо регистраторши покраснело, а белки глаз налились кровью, я понял, что начал качать свои права не в том месте и не с той личностью. Чего уж греха таить — мы все взращены западными сериалами про «Скорую помощь» и прочих «докторов Хаусов». Это там, на западе, врач, пусть и начинающий, при любом раскладе человек уважаемый и может налево и направо распоряжаться любым средним медперсоналом. Там условный Джорж Клуни улыбнется во все свои тридцать два винира, и ему любая медсестра на блюдечке всю информацию предоставит. У нас такое не прокатит. Даже не знаю, в чем именно тут дело: то ли менталитет у наших дам слишком уж специфический, то ли в целом система так устроена, что иная санитарка несколько отделений раком поставить может, да только факт — нет и не было у моего брата власти над такими администраторшами, как та, что мне сейчас попалась. Выслушал я от этой тети столько «приятных» эпитетов в свой адрес, что в художественном произведении их не допустит ни один редактор в мире. А на иностранные языки такие фразеологизмы и обороты и вовсе не перевести. Одним словом, от того напора, с которым я был послан в пешее эротическое путешествие, мне пришлось мигом ретироваться и уносить от регистратуры ноги куда подальше. Нет, разумеется, как простой русский парень я мог бы ответить подобающим образом, да только не к лицу врачу до такого уровня опускаться. Ни к чему это, да и толку будет мало — опустишься до уровня этой хабалки, а там она тебя, скорее всего, опытом задавит. И не рад будешь, что связался.
В общем, так и пятился я от взбеленившейся регистраторши, пока не уперся спиной в стекло холла, служившего фасадной стеной. И что характерно — орала тетка на весь приемник, а внимание на эту безобразную сцену обратили лишь единицы. Люди же в черных костюмах вообще ни на секунду не оторвались от своих блокнотов — как стояли возле пациентов, так и продолжали вести свою странную перепись. Наконец я не выдержал и решил подойти напрямую к одному из них. Я даже успел сделать несколько шагов в сторону ближайшего ко мне мужчины, как вдруг откуда-то сбоку услышал тихий голос:
— Молодой человек, вы меня извините…
Мне пришлось остановиться — передо мной был невысокий старичок худощавого телосложения. Судя по его одежде (на нем был затертый временем костюм-тройка, в руках он беспокойными пальцами теребил старую фетровую шляпу с узкими полями), дедок был чьим-то родственником. Как правило, вот такие милые аккуратные старички приходили навестить своих жен и из-за возраста и прогрессирующей деменции попросту терялись в хитросплетениях наших коридоров. В основном, конечно, наоборот случалось — старушки приходили к своим мужьям намного чаще. И не потому, что мужчины чаще болели — нет, бабушек у нас в отделении всегда было не в пример больше, нежели дедушек того же возраста. Просто к моменту, когда наши бывшесоветские бабули начинают частить с визитами в стационар, их старички уже давным-давно на том свете обретаются.
— Ради всего святого, простите старика… — повторил дедуля, акцентируя на себе мое внимание.
Не то что мне было не до него, просто я уже был настроен на общение со странными ребятами в черном. Но старость есть старость, ее я всегда уважал, так что отмахнуться от деда не позволило воспитание.
— Да, отец, что случилось?
— Ты, милок, уж прости старика, — начал плести свои хитрые сети дед, — но мне бы выйти отсюда!
Признаться, я ни капли не удивился его просьбе, в своей работе я с такими частенько сталкиваюсь. Обратившийся ко мне старичок, очевидно, был очередным «потеряшкой» — так мы называем пожилых людей с деменцией, за которыми никто из родственников не приглядывает. Поступит такой пациент посреди ночи (им, кстати, может оказаться кто угодно, на моем веку попадались и дедули, и бабули), а ты потом до утра бегаешь за ним по этажам, поскольку ввиду своей психической лабильности они не понимают, куда попали и чего от них хотят. Бывает, такие старички хамят или ругаются, будучи уверенными, что мы их похитили и удерживаем без их на то согласия. Они даже не понимают, что находятся в стационаре. И я, по большому счету, их не виню — одному богу известно, что в их головах творится в это время. У меня претензии к их родственникам. С чего они решили, что за их проблемными стариками должны следить мы, врачи и медсестры, непонятно. Нас на дежурстве — раз-два и обчелся, а их, пациентов, под сотню на три терапевтических отделения. А такие вот «потеряшки» отвлекают на себя слишком много времени и сил. И ведь не оставишь их одних, они и в окошко выйти могут этажа эдак с девятого, а тебе потом отвечать. Приходится уговаривать, терпеливо выслушивать весь бред, который у них в голове к тому моменту накопился, а после, если устные увещевания не помогают, вызывать дежурного психиатра или невролога и «седатить» особо буйных. Так, кстати, и выходит — поступает пациент в терапию с гиперкризом, а на утро оказывается в неврологии с подозрением на инсульт. Инсульта там никакого нет, разумеется, но для того чтобы оправдать перевод в неврологию, диагнозы приходится придумывать и ставить перед ними знак вопросика.
В общем, очень не вовремя этот старичок нарисовался. У меня тут каждая минута на счету, а он тут со своими просьбами.
— Так, мужчина, вам куда выйти надо? Вы тут лежите?
— Да нет уже… Отпустили меня.
— Выписали в смысле?
— Да, отпустили… — повторил дед.
— Ну, а от меня вы чего хотите?
— А ты меня отпусти, милок!
— Так идите, дедуль, не держит никто! Коли выписали, можете родню дожидаться и ехать домой.
— Так нету родни никакой.
Дед этот выглядел, кстати, странно сейчас. Вроде и обычный вполне, а с другой стороны, как будто что-то недоговаривает.
— Так, может, вам такси вызвать?
— Да вызвали уже, — ухватился дед за мои слова и заулыбался.
— Так и что? Я-то вам как помочь могу?
— Так не выйти мне отсюда…
— А что сложного-то? Берете одежду вон в гардеробе, по талончику от старшей медсестры ее получаете, да и выходите на улицу — вон в ту дверь! — и я указал на стеклянные двери холла. — Такси обычно за углом ожидает.
— Так я все понимаю, — жалостливо ответил мне дедуля, еще быстрее перебирая руками полы
