Ознакомительная версия.
– Ничего себе не ругайся, – зевая, проговорила Радмилка, – я бы башку оторвала.
Дубинин фыркнул, так и не подняв головы.
– Он мне сейчас столько резаней должен, – громогласно выступил Делец, обращаясь ко мне, – что ему впору за меня второе высшее получить. Только вот незадача: не нужно мне второе высшее. Мне и первое – как-то не особо.
Голос у Ратмира командирский. Годится речи, вдохновляющие на бой, перед войском читать. Я отвела глаза в сторону и прикинулась, что весьма увлечена поправлением одеяла, прикрывающего козьи конечности. В последнее время это стало моим любимым занятием.
– Не кричи, – тишком одёрнула Дельца Златка.
– Ничего себе не кричи, – вставила Радмилка, удобно развалившаяся на Лучезариной кровати, – да я бы…
– Да что ты? – вскочил возмущённый Дубинин. – Держи своё мнение при себе!
Я глянула и обомлела. Выразительные следы насилия на его лице заставили меня огорчиться ещё больше.
– Ты? – выдохнула я, поворачиваясь к Ратмиру. Хотя вероятнее – это из «Яхонта».
– Я? – Делец усмехнулся. – Мне он всего полчаса должен. А вот Гуляевские сроки истекли.
– Милорад, – я собиралась обратиться к братцу властно, но вышло растерянно.
– Что? – рявкнул тот. – Отчитываться перед тобой прикажешь?
Хотел добавить грубых слов, но стушевался, затем закашлялся, в итоге снова сел, и обхватил голову руками. Не рождаются у Милорада грубые выражения. Даже перенятые у соседа не всегда слетают с языка.
Надёжин муж устал держать тяжёлую коробку, прошёл через комнату и поставил посылку на стол.
– Открывать?
– Но это же глупо, – пробормотала я. – Ты вправду надеялся выиграть?
– Я проработал систему, – глухо откликнулся Дубинин.
– Систему? В игромах не выигрывают.
– У нас только Верещагина так могла, – подтвердила Радмилка. – Каким, интересно, образом?
Я заметила в щёлке между дверцами шкафа пытливый Лучезарин глаз. Ни слова не пропускает. Любознательная наша.
– Сумасбродство, – вздохнула я.
– Теперь-то уже что? – резонно заметила Златка. – Поздно ярлыки навешивать. Нужно решать, что делать.
– Гуляевский долг, я думаю, растёт, – Радмилка равнодушно пилила ногти.
Дубинин дёрнулся, видимо испытывая желание вновь на неё прикрикнуть, но промолчал.
– Открывать? – снова поинтересовался у Надёжи муж.
– Сколько ты продул? – я приготовилась к самому худшему.
Милорад издал нечленораздельный звук. Я посмотрела на Ратмира.
– Разбирайтесь сами, – махнул рукой он. Открыл дверь, приобнял Златку за плечи и повлёк её наружу.
– И мы пойдём, – засуетилась Надёжа.
– А варенье? – недопонял обладатель коробки.
– Пойдём, – надавила Надёжа, – я ей потом отдам.
– Ну, и я вас покидаю, – встала Радмилка. – А то вы злые. Кричите.
В комнате остались только свои, и уже дрогнула дверца шкафа, как на пороге снова возник Ратмир.
– Да, Добряна, хочу сказать: про тебя я могу забыть, а вот он со мной должен расплатиться до летних испытаний. Много сдавать…
– Почему ты мне это говоришь?
– А кому? Ему Усмарь твердил, что в «Яхонт» нельзя соваться. Не помогло.
– У меня была система, – пробурчал Милорад.
Делец коротко и ёмко посоветовал ему засу… убрать свою систему в… куда-нибудь поглубже. И исчез.
Выждав немного времени, Лучезара выпрыгнула из шкафа и повернула ключ в замке.
– Сколько? – у меня возникло стойкое ощущение дежавю. А, ну да, не так давно я уже пытала Дубинина этим вопросом.
– Тебе лучше не знать, – устало ответил Милорад.
Лучезара подсела к нему:
– Дай боль сниму.
– Тебе нельзя колдовать.
– Целить можно в любом случае. Даже если смертный приговор светит.
– Так, так, так, – влезла я, – ты же утверждала, что не лечишь. Что можешь сильней напортачить.
– Я не лечу. Я боль снимаю. Это любая дура умеет. Из нашего сословия, разумеется.
Она отняла Дубининские руки от лица и положила ладонь ему на лоб.
– Братик, если ты сейчас не озвучишь сумму…
Я замолчала, придумывая, что бы такого страшного с ним сделать.
Милорад тяжело вздохнул. И выдал:
– Восемьдесят.
Пауза висела в комнате минут десять. Я вела в уме подсчёты. Лучезара шептала заклинания. Дубинин, по-моему, ни о чём не думал. Расслабился.
Зараза!
– Ты всё разрушил, засранец! – наконец взъярилась я. – У меня сходились циферки. За месяц мы бы расплатились с Гуляевым. Я в понедельник иду первое пособие получать.
– Видишь, я тебе ещё и денег помогла заработать, – совершенно не к месту вставила Верещагина, – а ты не перестаёшь дуться.
– Знаешь что?! – заорала я, поднимаясь с кровати. – Да если бы не ты со своим поганым Гуляевым, никто б из нас в яме не оказался! Ты…
– Я? – Лучезара тоже вскочила. – С какой стати ты вообще тогда со Славомиром наедине любезничала?
Ого! Она начинает показывать зубки. Похоже, я переусердствовала.
Воздух вокруг наэлектризовался. Так происходило всегда перед тем, как принимались летать ложки. Интересно, сильную вспышку Верещагинского гнева Чародейные стражи с улицы засечь смогут? Я слышала, такие вещи отслеживают. Иногда именно поэтому удаётся пресечь преступление или найти виновника.
Вероятно, Лучезара тоже об этом подумала. Она тут же взяла себя в руки. Несколько раз вдохнула-выдохнула и проговорила успокоенно:
– У меня имеется пара мыслишек. Есть возможность исправить ситуацию.
Дубинин также почувствовал накал и последующее разряжение атмосферы. Он встал рядом с ведьмой и непререкаемым тоном выдвинул условие:
– Ещё раз такое повторится, клянусь, я лично сдам тебя стражам.
– Не надо, Милорад, – попросила я и повернулась к Лучезаре: – Что за мыслишки?
Та, стараясь не глядеть ни мне, ни братцу в глаза, уселась на кровать, закинула ногу на ногу и открыла рот…
…в коридоре раздались твёрдые шаги, затем последовал стук в дверь и взволнованный голос Добрыни вопросил:
– Добряна, с тобой всё в порядке?
– Сиди, – скомандовала я дрогнувшей Чародейке, – он про тебя знает.
Открыла.
– В связи с чем вопросы?
Выглядел Добрыня малость испуганным. Похоже, он переживал за меня. А я даже на порог полуночного гостя не пустила. Он видел в щель лишь мои глаза.
– Здесь полыхало, – пояснил Забытый. Через мгновение взгляд стал спокойным, на губах обрисовалась лёгкая усмешечка.
– Ты и это чуешь? – злость, слегка притушенная Верещагиной, разгорелась вновь. – Я, кажется, просила ко мне не подходить.
Если бы меня так не раздражало стоять перед открытой дверью на своих копытах (и вообще, если б меня всё в тот момент не раздражало), я, может, и отнеслась бы полояльнее к Добрыне, который, по всей видимости, примчался сюда спасать меня.
– Запамятовал, – процедил оборотень, медленно повернулся и пошёл прочь.
– Это не он, – прошептала побледневшая Лучезара, когда я в очередной раз за вечер заперла дверь. – Он не Чародей. Храбр Сивогривов прочухал. Нас разделяют всего-то четыре этажа. Это с улицы трудно обнаружить, а здесь… предположим, он и впрямь настолько разудалый колдун, что слышит любую волшбу в общаге… ой, мамочки, сколько же людей знают, что я здесь!
– Итак? – потребовала я, и мы с Дубининым уселись, собираясь ознакомиться с «мыслишками» Верещагиной.
Ведьма ещё поохала, порассуждала вслух, мол, лучше бы ей убираться из Великограда. Подальше. А куда подальше? В Забытию? Вариант, достойный рассмотрения. Тамошние жители привыкли укрывать Чародеев. То есть иные выдают их за хорошую плату Численным, но такие случаи не так часты. Многие с Численными не связываются даже за деньги. Сословная нелюбовь. Опаньки! Так и в общежитии на десятом этаже есть своя маленькая Забытия. И коли уж оба её обитателя до сих пор не запродали беглую колдунью с потрохами, то имеется надежда, что они этого и не сделают.
– Третьяков не хочет подвергать тебя опасности, Добряна, – резюмировала свои выкладки Лучезара. – Пожалуй, мне это на руку.
– К делу, – призвала я сухо.
– Да. Да. К делу, – встрепенулась ведьма. – Первая мысль отметается. Она тебе не понравится. А вторая: я знаю место, где наверняка лежит толстая пачка резаней. И половина из них – ваша. Сумейте только взять. Давно хотела это предложить, но дело представляется не самым простым.
«Резань» – древнее словечко, несколько утратившее первоначальный смысл, перешедшее едва ли не в разряд жаргонизмов. В старину далеко не самая крупная монетка. Теперь – обозначение денег как таковых. Разговорный язык – живой организм. Мне всегда казалось занятным наблюдать за тем, как он меняется с течением времени. К примеру, «лох» в старину – крестьянин. Соответственно, необразованный и не особо умный. «Лоховес» – разиня, дуралей (назови сейчас человека «дуралеем», будет звучать ласково, а «лоховес» – внушительно). «Лоха» – глупая баба (это слово так в прошлых временах и осталось), «солоха» – глупая вдвойне. Или слово «стрёмный». Изначально: быстро несущийся, как правило, по наклонной. Однокоренное «стремглав» – вниз головой. Ну, и в одной связке: стремнина, стремительный, стрежень. От быстроты окрик «стрёма!» получил в арго значение «драпать пора». А в молодёжном жаргоне «стрёмный» – постыдный. По всей видимости, от того, что тянет вниз, принижает.
Ознакомительная версия.
