это место не изменится, и когда снова попадёшь сюда. В старости!
А уж сделаешь ли ты для себя выводы, или нет… Чтоб не ударить в грязь лицом когда в следующий раз встретимся… — Аделаида выразительно посмотрела на него.
Колян истово кивнул, придерживая обеими руками ноющий живот.
Аделаида вздохнула, покачала головой. Закатила к небу глаза. Опустила их снова — выражение Колян затруднился бы описать…
Птица хлопнула крыльями.
Вселенная вокруг Коляна раскололась… И снова возникла.
— Коля! Да Коленька же, сынок, ну очнись, ну пожалуйста! — причитания матери не спутать ни с чьими! Но пока их почему-то только слышно. И ничего не видно! Вдруг…
Резкий запах, бьющий в ноздри, заставил голову судорожно отдёрнуться прочь — от ужасной вонищи! Он заморгал. Глаза наконец открылись.
Ух ты! Солнце!
— Ага! Ну вот: пожалуйста! Я же говорил, что нет ничего лучше старого доброго нашатырного спирта! — чей-то довольный голос.
Колян скосил глаза вбок.
Ах, вон в чём дело: это встаёт на ноги до этого склонившийся над ним и прижимавший к его ноздрям вату с чем-то жутко вонючим, пожилой мужчина в белом халате.
А сам Колян лежит, оказывается, задницей на голой твёрдой земле, а плечи и голова покоятся на руках у матери.
— Господи, спасибо вам, доктор! Слава Богу! Он жив!
— Как огурчик. Даже сотрясения нет. Словно родился в рубашке. Вот только шишку придётся смазать йодом. Сейчас. Минутку. — Колян снова ощутил, как по лбу мажут чем-то холодным, — Вот так. Ничего-ничего. До свадьбы заживёт! — доктор снова ушёл куда-то. Колян услышал, как он что-то говорит в рацию. Снова послышались шаги:
— Ну, до свиданья, мамочка рассеянного с улицы Бассейной! Рассеянный! Поправляйся! И читай лучше книги — а то планшет портит зрение. А эм-пэ-три — слух…
Рядом зафырчал мотор, заскрипел гравий под колёсами, и машина стала удаляться.
Колян перевёл взгляд снова в глаза матери. Сейчас та почему-то молчала, лишь гладя его рукой по волосам.
Колян вдруг решился:
— Ма! Прости меня. Я вёл себя как последний идиот. Только баран мог не заметить турник. Честное слово: я больше никогда…
Мать только кивала. Но он видел в её глазах — неверие.
Сколько уже она слышала таких обещаний и клятв!
Он вздохнул. Аделаида! Он помнит! А уж в желудке как пусто!!! Но…
— Ма! А у нас есть рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни»? — и, увидев округлившиеся от удивления глаза, продолжил, — И ещё: научи меня, пожалуйста, чистить рыбу!..
2. Напарник.
— Слушайте, жители Биркента, и уважаемые гости нашего города, и возвестите тем, кто не слышал! Мы, Падишах Мохаммад шестой объявляем своим Словом свою волю!
Завтра, с рассветом, любой пожелавший сможет войти в главные ворота дворца, и отправиться на поиски принцессы Малики! Тот, кто невредимой выведет её наружу, получит прекрасную Малику в жёны, половину земель падишахства, а после нашей смерти — и все земли! И мешок золота в приданное!
Войти в ворота дворца и попытаться спасти принцессу может любой! Будь то знатный, или простой, неродовитый, человек! И если такой простой человек спасёт принцессу, он немедленно причисляется к родовой знати Биркента! Будь то житель нашего города, или самой отдалённой страны!
Таково наше, падишахское слово, и такова наша, падишахская, воля!
Слушайте же, жители Биркента, и уважаемые гости города, и возвестите тем, кто не слышал! Мы, Падишах Мохаммад…
Казённо-равнодушный и профессионально звонкий голос глашатая с отменно чёткой дикцией, без помех доносился с противоположной стороны базарной площади, с помоста, используемого обычно для публичных наказаний: от порки нерадивой рабыни, до отрубания кистей рук ворам, или уж — голов — государственным изменникам. И слушать его ничто не мешало.
Потому что никто не смел нарушать тишину во время такого объявления: под страхом лишиться болтливого языка, или ещё какой части тела, произведшей бы шум — угрюмо-деловые стражники заранее взяли в кольцо огромную, пышущую жаром от полуденного летнего солнца яму, с пылью почти до щиколоток, что в Биркенте гордо именовалась Главной базарной площадью.
Поэтому разносчики, торговцы, покупатели, и просто оказавшиеся здесь в это время люди, застыли, не смея даже приоткрыть рот, и лишь косились на отблёскивающие кольчуги и оружие сардоров. А уж они у Мохаммеда шестого были ничего себе — откормленные, хваткие и крепкие на вид.
Конан, уже не обращая внимания на ставший привычным за последнюю неделю крепкий букет запахов: свежих лепёшек, конского пота, навоза, готовящегося плова, жаренной рыбы, дынь, и, разумеется, вездесущей пыли, стоял, оперевшись спиной на стену лавки жестянщика. (Тоже, конечно, прекратившего на время оглашения падишахской воли свой перестук молоточками-чеканами по котелкам-казанам и чайникам.) Послушал ещё немного. Собственно, он все условия отлично расслышал и в первый раз, но хотел послушать и во второй — вдруг чего из «условий» добавится. Или наоборот — пропадёт.
Ничего не добавилось. Но и не пропало — слова «мешок золота» приятно грели душу возможностью легко (как он себе это представлял) подзаработать!
Зато вот парнишка рядом с ним, еле протолкавшийся через толпу угрюмо насупившихся, задумчивых, сжимавших кулаки и хмурящих брови, или наоборот — радующихся предстоящему действу, претендентов, и просто — свидетелей, вздрагивал, и хватался за грудь именно при упоминании государственным глашатаем имени принцессы.
Не иначе — воздыхатель.
Конан усмехнулся про себя: а что? Ему такой повредить не сможет, а вот помочь в случае чего…
А почему бы и не попробовать, в самом деле? Ведь никто не запрещает договариваться и заключать союзы: вон, пятеро заговорчески перешёптывающихся в тени соседней (с посудой) лавки молодых парней в костюмах знати, и с дорогим оружием у пояса, явно решили объединить усилия. С тем, чтоб уж сделать дело, а потом между собой как-нибудь всё поделить.
Ага, смешно: поделить, как же!..
Восток! Тут делёж прост: тому, кто коварней всех, и умело всадит по самую рукоятку нож в спину излишне доверчивого, или не вовремя отвернувшегося «союзничка», всё и достанется. Ну, если и правда — удастся принцессу «вывести» из проклятого дворца…
Конан подошёл к парнишке, кусавшему губы и переминавшемуся с ноги на ногу явно в сомнениях: что же делать дальше, и как достойным образом подготовиться для сложной задачи! На тонкое костлявое плечо варвар положил огромную лапу:
— Что, паренёк? Небось, спать не можешь из-за мечтаний о Малике?
— Что?! Кто ты? Чего тебе надо?! — на обернувшемся чересчур порывисто лице вспыхнул огонь румянца, и парнишка, поняв, что его «вычислили», покраснел ещё гуще.
Конан, которого ситуация несколько забавляла, сказал:
— Я — Конан-киммериец. Проездом в вашем Биркенте. Но уже
