увлеченно что – то жевали. Поезд шел с грохотом. Паровоз впереди свистел и шумно выбрасывал пар. Виктор щелкнул камерой раз пять.
– Откуда паровоз? – Подумал он.– Везде тепловозы давно.
Только проехал поезд, а вместо него на том же месте появился город Кызылдала. Площадь была видна, фонари на ней светились, вдали сбоку бросала блики электролампочек от стёкол гостиница «Целинная». И свой дом Сухарев сразу нашел. По улицам ездили машины, бродили люди, а возле Дворца шахтёров играл духовой оркестр и танцевал пёстро одетый народ. Виктор снял и Кызылдалу.
– Первый, а, Первый, Вы меня слышите? – Крикнул Сухарев.
– Конечно, Виктор. Что ты хочешь?
– Помогите, чтобы мои фотографии получились. А то я снимал мираж недавно. А он не вышел. Светлое пятно и всё.
– Хорошо. Всё будет видно. Я уже задал программу. Давай, работай.
Виктор снял город, После щелчка затвора Кызылдала исчезла и на её месте появилось море. На фоне горящих шаров Сухарев видел огромные теплоходы на рейде и маленькие моторные лодки, которые носились вдоль берега. Из лодок весело кричали тонкие девичьи голоса, уверенно перебивая тарахтенье моторов. Снял он и эту картину.
А потом перед ним вырос лес. Сосны, высотой под тридцать метров, перед ними луг с цветами, а на лугу десяток раскидистых берёз, под которыми на одеялах лежали люди в плавках и купальниках. Дети ловили бабочек, а ребята повзрослее играли в волейбол, встав в круг. Сухарев снял картинку и пошел на луг. Дотронулся до берёзы, понюхал цветы и нарвал букетик Лариске. Вернулся на место, оглянулся. Над горизонтом висели огненные шары. Не было ни леса, ни поезда, ни моря, а Кызылдалы ещё раньше испарился. Потом и шары резко взмыли вверх и через минуту опустились, проваливаясь под землю там же, откуда вылетели.
– Вот будут кадры. Первый обещал, что всё получится. – Виктор шел к машине довольный. Удачный был вечер. Смущало только то, что он чувствовал как дотронулся до берёзы, а цветы Ларискины крепко держал в руке и нюхал иногда. Но ведь если это мираж, то цветов в руке быть не должно.
– И берёзу я бы не смог тронуть.– Сухарев понюхал правую ладонь. Она пахла берёзовой корой. – Это ж, блин, настоящий запах. Не кажется, а настоящий. И я ведь чувствовал шершавую кору и запах берёзовых листьев, который ни с чем не спутаешь. Тогда что это было? Поезд настоящий? Море тоже? Город наш… Все пишут и очень красочно рассказывают о миражах. Это известно давно. Но если удачно получатся фотографии, значит всё было настоящее!?
В машину он сел молча и цветы дал понюхать Цыбареву.
– Откуда здесь колокольчики и ромашки? – Вытаращил глаза Жора. – Сроду не было.
– Да ты многого тут не видел. Потому, что этого многого, всякого загадочного вроде как никогда не существовало. А вот видишь – есть, блин! Вот тебе натуральная аномалия. Подарок научному миру. Ты хоть шары огненные видел слева от себя? – Засмеялся Сухарев и они поехали назад в город.
– Не видел я ни черта.– Зевнул Жора.– Я в шахматы играл.
– Домой давай бегом.– Сказал Сухарев.– Я сегодня программу недели выполнил за четыре часа. Повезло просто.
Лариса спала. Виктор поставил цветы в вазу с водой. Установил её на стул, а стул принёс к кровати. Прямо к подушке, на которой крепким сном спала Лара. Разделся, аккуратно перелез через неё и уткнулся носом в стену.
– Надо же. – Подумал он, пытаясь задремать.– Возможно, сегодняшние дела потянут на скромное, но всё же открытие. И вскоре уснул без снов. Жаркие ночи в июле хранит степь. Вроде бы всегда к утру становится прохладнее. Везде так. Но не в Тургайской зоне. Здесь в шесть часов утра так, будто солнце и не пряталось на западе. А укрылось на ночь за тучей и дышит на Землю двадцатью градусами выше ноля. Спать тяжело. Вентилятор гоняет по комнате те же двадцать градусов, и только если вставать ночью раз пять и мочить простынь, которой укрываешься – тогда можно и уснуть крепко до высыхания простыни.
Сухарев почему- то устал и спал, ничем не укрываясь, как и Лариса. В семь часов он пошел на кухню, выпил бутылку кефира из холодильника. Потом пошел в ванную. Там было всё приспособлено для проявки плёнки и печати. Увеличитель стоял на широкой трёхслойной фанере, уложенной на края ванны. Красный фонарь висел на гвоздике сзади увеличителя. Ну и ванночки для проявителя, воды и фиксажа на фанере разместились уютно и удобно. Сухарев погасил свет, плёнку вкрутил в бачок и залил проявителем. Промыл через пятнадцать минут и закрепитель залил. После промывки внимательно посмотрел каждый кадрик. Только один снимок не получился. Когда он сфотографировал Жору, расставляющего шахматы. Остальное вышло отлично. Идущая на него тысяча инопланетян, поезд, теплоход, море с лодками и девушками, лес, волейболисты, Кызылдала и огненные шары над землёй.
– Ой, цветы! Какие замечательные! – Это проснулась Лара. – У нас в степи не растут такие. Не видела. Ты где их сорвал, Витя? На клумбе возле обкома? Ну, они тебе врежут если сторож тебя засёк.
Она принесла вазу на кухню, поцеловала Виктора и с наслаждением стала вдыхать аромат оранжевых цветов, названия которых они оба не знали и никогда таких не видели.
– Это цветы из миража.– Почему – то сдавленным голосом доложил Сухарев. Как огромную сокровенную тайну. – Ночью приходили инопланетяне. Те же, у которых я был. Работали на поверхности. Они сначала огненные шары запустили для своих дел, а потом показали мне несколько миражей. Которые, как ты догадываешься, наверное, и не миражи вовсе. Цветы, луг, лес, наш город, поезд, море с теплоходом. Ну, посмотришь на снимках. Буду печатать сегодня. И цветы я отдельно снял. А послезавтра поеду в Зарайск. Покажу снимки профессорам и расскажу как всё было. Цветы вот как бы сохранить? Завянут же, блин.
– Я тогда гербарий тебе сделаю. Между страничками книги разложу и проглажу утюгом. Будут как живые. – Лара ещё раз понюхала букет и даже глаза закрыла от удовольствия. – Я когда в Златоусте жила, то ходила из школы в четыре кружка Дома пионеров. Вышивки, ботаники, рисования и домоводства. Да плюс в две библиотеки и музыкальную школу. Потом в Свердловскую консерваторию поступила. Но чему в кружках учили – не забыла. Так что – не переживай. Цветы будут как свежие.
Вечером Виктор напечатал фотографии. Всё на них было чётко видно, но вокруг каждой картинки ясно проглядывался мягкий, туманный, почти прозрачный ореол из десятков разнообразных созвездий. И Весы там были, и Большая Медведица, Лебедь, Орион. Лира, Проксима Центавра и какие – то ещё.
– Это тут рядом с городом всё? – Почти испуганно спросила Лариса.– Витя, мне кажется, ты влез в какое – то очень опасное для тебя дело. В тайну Чужих Галактик и Вселенных. Миражи тут видят многие. Но цветы твои – не мираж. И всё, что на снимках- реальность. А созвездия в ореолах только подтверждают, что кто- то из других миров позволил тебе дотронуться до возможностей высших цивилизаций.
– Вот какая мне досталась умная женщина! Засмеялся Сухарев. – Ведь как правильно мыслишь. А!?
– Мне почему – то за тебя страшно. Чувствую то ли беду, то ли большую неприятность.– Лариса ушла в спальню и долго стояла у окна, с тревогой в глазах глядя внутрь глубины далёкого неба.
Сухарев позвонил в институт и договорился с Дороховым о встрече. Да вот послезавтра у профессоров не получалось. Экзамены принимали. Только через неделю. И прошла она быстро за суетой домашней и приёмом гостей, священнослужителей церковных, которые три дня по очереди группками приходили к Виктору прощаться и выпить отвальную. Пили они крепко, и уже хорошо поддав, тоже ругали Библию, но Господа самого не трогали. Перед отъездом, после буйной пьянки с бывшими коллегами, Сухарев день откисал в горячей ванной и большими дозами глушил капустный рассол. За ним Лара специально бегала в столовую рудоуправления.
Через неделю, часа за три до отправки автобуса, Виктор и Лариса вспомнили о цветах, из которых надо было срочно сделать утюгом гербарий. Цветы оказались на высоком кухонном шкафу. Вода в вазе была прозрачной, а цветы – свежими, будто пять минут назад сорванными.
– Ни фига себе! – Как это? Жара ведь в комнате.– Удивился Сухарев.
– А я что говорила! – Лара вытаращила
