с рынка выжить, так сказать, идейно опередил время на предмет импортозамещения. Для Абрагима на тот момент это был лучший вариант — тут тебе и питание, и жилье. И жарко там всегда, опять же. А через пару лет он шаурмячную открыл, ту самую, в которую мы идем. Денег каким-то образом накопил и открыл, а Францев ему помог в этом вопросе. Ну с кем надо поговорил, чтобы бумаги оформили, то-сё… Благодаря этому почти все сотрудники отдела могут приходить туда в любое время. Ну кроме разве тети Паши и еще пары человек, которые чем-то Абрагиму не понравились. Но это скорее подтверждает правило, чем опровергает его.
— А тетя Паша чем ему не угодила?
— Не знаю, — почесал затылок Михеев. — Думаю, эхо прошлого. Мне Антонов, мой наставник, рассказывал, что как-то раз Абрагим, подавая ему харч, сначала как пес принюхался, а после чуть ли не в голос рыкнул: «Кора хабарчи», а после велел, чтобы та, с кем его гость час назад разговоры вел, никогда не переступала порог его заведения, или худо будет. Сильно худо!
— Ого! — проникся Коля. — Интересно! А что такое «Кора хабарчи»? Что это вообще за язык?
— Узбекский, — пояснил Пал Палыч. — В переводе означает «Черная вестница», Антонов как в отдел вернулся, сразу это уточнил. И у тети Паши пытался вызнать что к чему, но был послан куда подальше.
— Согласно традициям, — хмыкнул Нифонтов. — Но до чего у тети Паши, по ходу, была интересная жизнь!
— Не то слово. Но, повторюсь, в целом Абрагим нам симпатизирует, за что спасибо Францеву. Его-то он уважал безмерно, и когда тот погиб, говорят, очень сильно горевал, шаурмячная неделю стояла закрытой. И что примечательно — тех бандосов, которые Аркадия Николаевича застрелили, так ведь никто и не нашел даже в виде субпродуктов, а искали на совесть, как положено, не для галочки. И не только отдельские, МУР тоже подключился, Францева и там уважали. Ни разу не удивлюсь, если Абрагим к этому руку приложил, у них на Востоке месть за друга — это нечто большее, чем у нас на Севере. Впрочем, может и кто другой из детей Ночи постарался. Францева, как я говорил, они очень почитали, даже те, кто значился его врагом. Такого начальника, как он, у отдела, наверное, никогда не было. Житомирский, Алексахин, Эйлер — они все были ого-го какие руководители, но Францев — это Францев. Знаешь, сколько о нем рассказов там, на той стороне, до сих пор ходит? Жалко, что я пришел уже после его гибели.
— А Ровнин ведь его застал? — жадно спросил Коля.
— Да, — кивнул Михеев. — Правда, самым краешком, но успел. Тот, кстати, нашего шефа выделял среди остальных, часто с собой на операции брал, много чего ему рассказывал. Может, потому Георгиевича и поставили начальником, после того как Морозов, который место Францева занял, погиб. У Антонова, например, выслуга лет была не меньше, но тем не менее начальником отдела стал именно Ровнин. А вот мы и пришли. Еще раз — ты…
— Молчу, — поспешно произнес Коля, с огромным интересом смотря на пресловутую небольшую шаурмячную, уютно расположившуюся на тихой улочке. Ничего особенного она собой не представляла — навес, защищающий посетителей от дождя, ограда, оплетенная ипомеей, десяток пластмассовых синих столиков и таких же стульев внутри, жаровня и традиционный холодильник, забитый пивом и газировкой. — Открываю рот только тогда, когда ты разрешишь.
— Молодец, — одобрительно похлопал его по плечу Пал Палыч, а после громко произнес: — Читур асти, Абрагим!
Эти слова он адресовал черноволосому и сильно небритому мужчине в мятом халате, который когда-то был белым. Он как раз вышел из небольшого кухонного помещения с двумя бумажными тарелками, на каждой из которых лежала шаурма. А еще он был просто-таки огромен, причем сразу становилось ясно, что это мышцы, а не жир, и что злить его без нужды не рекомендуется.
Заметив Пал Палыча, шаурмячник проворчал что-то неразборчивое и мотнул головой, давая понять оперативникам, какой именно стол им следует занять.
Собственно, не так и много народу в заведении находилось. Дальний столик у стены облюбовала женская компания, три хорошо одетые дамы средних лет распивали за ним бутылочку белого вина, время от времени мелодично смеясь. Другой столик, ближе к выходу, заняла молоденькая парочка, как раз им-то Абрагим шаурму и нес.
— Студенты небось, — с доброй улыбкой сообщил Нифонтову Пал Палыч. — Денег нет, а куда-то девчоночку вести надо. У самого такое случалось во время оно. Что ты так на меня смотришь? Это же не закрытый клуб для своих, а предприятие общепита, причем не муниципальное, а частное, так что обычные посетители здесь не редкость. Да, Коль, а что там с зазнобой твоей? Вроде ты к ней ездил?
На эту тему Коля ни с кем откровенничать не желал, в том числе и с Михеевым. Он хорошо запомнил слова Ровнина о том, что его желание быть с Людмилой может ей сильно навредить, потому никак не мог для себя решить, что делать дальше. То ли пытаться добиться своего, то ли… Дальше это предложение пока не продвинулось. Очевидное окончание данной фразы не устраивало Колю, а других вариантов он пока не видел.
К мысли о том, что он сам в любой момент может сыграть в ящик, парень привык, но вот признать тот факт, что из-за него может пострадать Людмила, ему было очень трудно. Да просто невозможно.
На радость молодого человека, в этот момент к их столику подошел хозяин заведения, потому отвечать ничего не пришлось.
Он произнес что-то совершенно неразборчивое, глядя на Михеева, и почесал невероятно волосатую грудь, видневшуюся из-под халата.
— И я тебя рад видеть, Абрагим. — Оперативник залез в сумку, которую он поставил рядом со стулом, и достал из нее пузатую литровую бутылку водки. — Вот, подарок тебе. Не фальсификат, не сомневайся, в «дьютике» брал.
Аджин одобрительно пробурчал очередную белиберду и отправился в то помещение, где у него находилась кухня.
— Вот и славно, — сообщил Нифонтову Пал Палыч. — Состоится разговор. Если бы он хотел от него уклониться, водку бы как подарок не принял.
— Так он и не принял, — заметил молодой человек. — Вон, ушел.
— Сейчас вернется, — заверил его коллега. — Уж поверь.
И верно, через пару минут аджин вернулся, неся в руках две бумажные тарелки с шаурмой. Поставив их перед оперативниками, он достал из одного кармана пару пластиковых стаканчиков, а из другого медную пиалу с мятыми боками, которые к тому же были испещренны какими-то символами. Один стаканчик хозяин шаурмячной поставил перед
