class="p1">Внутри меня появился тугой комок недовольства. Ну да, не тот случай, когда стоит лезть на рожон, но сколько можно-то? Сам знаю, что дурак, только зачем про это упоминать постоянно?
— Злоба — плохой советчик, — погрозил мне пальцем лесной хозяин. — Лучше вспомни, о чем мы с тобой беседу вели. Корень тот — живой, в нем добро и зло в равных долях смешаны. Чуть не так пойдет, невесть что случиться может. Но жив он только до той поры, пока в земле сидит, в той, что его породила. А ежели оторвать его от нее?
— Он умрет? — предположил я.
— Верно, — подтвердил лесовик. — Но в гневе ли, в радости — то мы не ведаем, потому работу надо с умом сделать. Землю ему дать, но такую, из которой соки он тянуть не сможет. Вроде как и дом родной, но только пустой, без всего. Злиться не на что, но и делать нечего. Смекаешь?
— Он уснет, — понял я. — Просто уснет, без зла и обиды.
— Вот теперь — молодец, — обрадовался старичок. — Верно, уснет. Не сразу, вестимо, на то год нужен, а лучше — два. Но зато вся сила при нем останется, и даже чутка добавится. Главное — в тепло эту коробку поставь, и чтобы темно было.
На антресоли запихну. Лучше бы в сейф, конечно, но там кругом металл, а мандрагыру такое наверняка противопоказано.
— Как покоричневеет совсем, стало быть все, можешь в дело пускать, — продолжал поучать меня лесовик. — И помни — лишку в зелье не брось, а то беда может случиться. Когда хорошего много, оно плохим стать может запросто. Сей корень могуч, вот таким кусочком, с половину моего ногтя, в старые времена знающие лекари аж антонов огонь вылечивали, а эта хворь жалости не знает. Ясное дело, не тогда, когда он человечье тело доедал уже, пораньше, но все едино.
Антонов огонь — это, если не ошибаюсь, то ли заражение крови, то ли гангрена, что-то такое я читал. В общем, лютая болячка, в средние века лечению практически не поддававшаяся.
— Ну давай, бери, — скомандовал лесовик, когда я заполнил пластмассовую тару землей. — Аккуратно, не повреди. Подкопай снизу, потом расшатай — и в короб его.
Я послушно повторял его команды, правда, чуть не выпустил мандрагыр в самый последний момент, ощутив, как он судорожно дернулся в моей руке.
Он живой! В самом деле! И правда похож на маленького человечка. Земля с него осыпалась, и я точно разбирал гротескные, почти босховские черты лица на верхней части. И человечек этот был очень недоволен происходящим.
Впрочем, маска раздражения тут же сменилась покоем, как только мандрагыр оказался в корытце и был присыпан землей.
— Уфф, — выдохнул я, когда супермаркетовая тара с противным звуком была закрыта, а после аккуратно положена на пень. На землю, как оказалось, класть ее нельзя. — Как все непросто!
— Вестимо, — передернул плечами лесовик. — Это у кукушек все просто — поорала, яйцо в чужое гнездо подкинула и дальше полетела. Ты же ведьмак, потому на легкую жизню не рассчитывай. Ладно, пошли земляники поедим. Есть у меня одна полянка, ее никто не знает, ягода там завсегда раньше, чем в других местах, поспевает. В землянике, парень, большая сила, она и крепость телу придает, и для брюха полезна. Да и в листьях ее, ежели те сорвать во время цветения да с нужными словами, пользы не меньше. Ежели жар лютый на человека напал, то отвар из них — первое средство. Рассказать, как его сделать?
Ночь была так себе, день — тоже, но вот вечер задался. Я наелся крупной земляники, причем иные ягоды не уступали размером клубнике с маминых грядок, нарвал тех листьев, на которые мне указывал лесовик, попутно выучив очередной наговор, да еще и рецепт отвара записал, который, похоже, здорово помогал при сильных простудах. Про мандрагыр я даже и не упоминаю, это отдельная радость. Единственное, что ветки дуба все же брать не стал. Куда мне их сейчас девать? На даче не оставишь, спалит их мама в бочке как обычный сушняк, и вся недолга, а с собой по нынешним делам особо не потаскаешь.
А еще я в очередной раз подивился тому, как быстро проходит время тогда, когда ты занимаешься тем, что тебе интересно. Не скажу, что бывшая работа была мной нелюбима, нет. Но все равно иногда день на службе тянулся невозможно долго, я физически ощущал, как одна минута сменяла другую. И самым поганым в этом являлось осознание того, что убегают минуты моей жизни, и без того не сильно длинной. Убегают в никуда, и при этом без малейшего толка. Жизнь сквозит, как речной песок сквозь пальцы, а я сижу и на это смотрю. Но поскольку все вокруг существовали точно так же, подобные душевные терзания нападали на меня не сильно часто, как правило, в скверную погоду или с похмелья. То есть тогда, когда себя особенно жалко.
Здесь же совсем другой коленкор. И хоть в лесу темнеет быстрее, чем в поле, я все равно был удивлен тем, как быстро пролетело время и наступил вечер.
— Иди уж, — оборвал мои многословные благодарности лесной хозяин, когда мы с ним прощались на опушке леса. — Ничего такого для тебя я не сделал, просто по покону поступил. Ты ко мне с добром, и я к тебе так же. На том свет белый стоит, ведьмак.
— Если бы, — вздохнул я, не в первый раз подумав о том, что спорный все же вопрос, кто именно из нас нелюдь — мы, человеки, или вот эти полумифические существа. Пока, получается, что нелюдями чаще оказываемся мы, люди. — Если бы так.
На том и расстались. Лесной хозяин растворился в темноте, а я неторопливо зашагал по пыльной дороге.
— Нагулялся? — уже на подходе к дому остановил меня знакомый голос. — Вот скажи мне, Смолин, что можно в лесу делать сейчас столько времени? И это при том, что грибов еще нет, а земляника только пошла. Да и какая-нибудь доверчивая дурочка, вроде меня, с тобой не увязалась, я видела.
— Никогда я тебя за дурочку не держал, — возразил я. — Нечего на себя наговаривать.
Стройная фигурка в темном платье отделилась от соседнего забора. Точнее, поднялась с лавочки и подошла ко мне.
Светка. Вот не ждал не гадал.
— Увидела тебя — сильно удивилась, — сообщила мне она, приблизившись. — Даже разозлилась. Приехала сюда, чтобы в себе разобраться, побыть в тишине, подальше от всех, и на тебе — идет мой бывший по нашей улице,
