кольцо…
— Которое мне выдал родич Морозова, — продолжила Виноградова, заметив наконец Александра Васильевича. — Вам придется мне рассказать…
Она осознала, что стоит, прижавшись к старшему Чехову, а потом опустила взгляд вниз и застонала, оценив ночную сорочку в цветочек с рюшами.
— Какой кошмар! Кто додумался надеть на меня это…
— Простите, Любовь Федоровна, — пролепетала Нечаева.
— Для воскрешения необходимо что-то жутко красивое, — смущенно продолжила женщина.
Чехов щелкнул пальцами, и вокруг Виноградовой образовался огненный кокон, который почти сразу принял форму длинного закрытого платья.
— А вы опасный человек, Филипп Петрович, — пробормотала женщина и осторожно поправила пламенный рукав, который, очевидно, ее не обжигал.
— Простите, — смущенно ответил князь и, наконец, догадался убрать защитный купол, которым он надежно закрыл нас.
Арина Родионовна тотчас оказалась у шкафа и вынула из него что-то напоминающее халат. Иришка распахнула окно, впустив в комнату свежий воздух.
— Мальчики, оставьте нас, пожалуйста! — требовательно произнесла Софья Яковлевна. — Нам надо помочь любезной Любовь Федоровне привести себя в порядок. Я уверена, мы сможем обойтись без вашей помощи.
Я покосился на Филиппа Петровича, который смотрел куда угодно, но только не на проснувшуюся женщину.
Мы покинули комнату без повторной просьбы.
— А вы отчаянный человек, мастер Чехов! — заметил Морозов, как только мы оказались в гостиной. И тут же с интересом уточнил: — У нее тяжелая рука?
— Как свинец, — признался Чехов, криво усмехнувшись. — Кто бы мог поверить, что она долгие годы проспала в том ящике почти мертвая. И ведь ударила даже без замаха, а у меня перед глазами звезды вспыхнули. А потом так ухватила…
Князь распахнул рубашку, и стало заметно, что кожа у него на груди покраснела, словно к ней приложили что-то горячее. На щеке также разливался синяк.
— Лекарь влил в нее много сил, — напомнил я. — Жаль, что он уехал в храм — сейчас нам бы не помешала помощь Лаврентия Лавовича.
— Брось! — отмахнулся отец. — Огонь для меня не страшен, хотя обжечь меня у твоей соседки все же получилось… Удивительно. Я слышал, конечно, что она при жизни была сильной, но чтобы настолько…
— В момент смерти она получила ранг легенды, — поделился я.
— Значит, при желании она вполне могла бы спалить вас до костей, — хмыкнул Морозов.
— Думаете? — уточнил отец
— Вам очень сильно повезло, — ответил глава кустодиев. — Вы поцеловали ее спящую, в постели, без разрешения! И остались живы.
— Я хотел проверить температуру, и… — начал было отец.
Но Морозов его перебил:
— В истории Империи задокументирован один случай воскрешения. И это был Высший. Кто знает, как мог бы повести себя человек, который много лет пробыл в… посмертии? К тому же я точно знаю, что при жизни госпожа Виноградова никому не позволяла подобных вольностей. Несмотря на ее репутацию распущенной женщины, она была очень разборчива.
Отец что-то пробормотал и спросил уже у меня:
— У тебя найдется что-нибудь горячительное?
Я удивленно поднял бровь:
— Второй раз за день? Так и спиться недолго.
Он закатил глаза, но все же согласно кивнул:
— Тогда может чай? В этом ты мне не откажешь?
— Я заварю, — подал голос Питерский, который до этого момента тихонько стоял у лестницы. Выглядел парень встревоженным.
— Все хорошо? — спросил я, когда помощник проходил мимо.
— Попросите свою бабушку остаться, — предложил Фома. — И Арину Родионовну. Потому как нашей женщине может понадобиться помощь. А входить в комнату, когда она уже не мертвая — как-то неприлично.
— К мертвой было проще, — согласился я. — Не беспокойся об этом. Мы устроим все как положено. Комнат у нас хватает. Потеснимся немного ради общего блага.
Внезапно из хозяйской спальни раздался грохот и сдавленные ругательства. И все собравшиеся в гостиной замерли.
— Все в порядке? — настороженно уточнил я, подойдя к двери.
Створка приоткрылась, и из комнаты выглянула Арина Родионовна.
— Наша Людмила Федоровна забыла, что больше не может проходить сквозь стены, — пояснила она. — Но мы со всем справимся.
Мужским коллективом мы вошли на кухню, где я рассеянно принялся убирать посуду со стола. Отец подошел к окну и поинтересовался:
— Но хоть покурить-то можно? Или и это под запретом?
— Не полезно это, — ответил я больше из вредности. Но все же протянул князю пепельницу, которую Любовь Федоровна хранила под плитой.
— Да я знаю… — вздохнул князь. — Никак не могу до конца избавиться от этой дурной привычки. Хотя дома стараюсь не курить вовсе…
Он замолчал, словно смутившись этой темы.
— Маргарита Ивановна знает, что вы задерживаетесь? — дипломатично уточнил Александр Васильевич. — Не стоит заставлять ее беспокоиться в ее положении.
— Маргарита отправилась в храм святой Катерины, чтобы остаться там на какое-то время, — с грустью сообщил отец. — Беременность протекает тяжело. У нас дома дежурят сразу несколько лекарей. И по странному стечению обстоятельств, в моем присутствии приступы тошноты у супруги становятся просто невыносимыми. Последние несколько дней я ночевал в зимнем саду, чтобы ненароком не ухудшить ее состояние.
— Что говорят лекари? — обеспокоенно спросил я.
— Оказывается токсикоз бывает не только у простолюдинок, — ответил отец. — Вероятно, все дело в том, что у ребенка неродственная матери сила.
Последнее предложение мужчина произнес почти шепотом.
Он выпустил в окно клуб сизого дыма. Я смотрел на прямую спину князя и понимал, насколько сложно ему было сделать это признание. Но все же спросил:
— Ты думаешь, она носит в себе некроманта?
— Есть такая вероятность, — не стал спорить отец. — Твоя мать тоже страдала, когда была беременна тобой. Но то, что твориться с Маргаритой — намного хуже… Она пожелала побыть какое-то время при храме.
— Тебе стоит быть рядом…
— Я знаю, — кивнул он. — Но при женском храме нет возможности встретиться с гостьей. Именно для такого уединения женщины и едут туда. Мне сложно винить Маргариту Ивановну, ей приходится нелегко. И если уединение хоть немного сможет ей помочь, то я смирюсь. Я уже снял неподалеку от храма номер в гостинице. И сегодня я видел, как жена вместе с настоятельницей прогуливается по саду. Она казалась спокойной. По телефону призналась, что даже смогла выспаться этой ночью.
— А вы, Филипп Петрович? —
