мне что-то угрожало, я пугалась и теряла контроль. Это все.
Антон стоял не шелохнувшись.
– А что ты обычно делаешь, чтобы вызвать силу?
– Раньше думала о снеге и стуже. Но в последнее время… – Вспомнилось, как сила пролилась сквозь кожу, чтобы заморозить ему сбитые костяшки. – Сейчас думать не надо. Оно само.
– Ясно.
Антон плавно двинулся ко мне, и то ли от его походки, то ли от странного выражения лица мне вдруг стало не по себе.
– Антон? – Я сама услышала, как напряженно звучит мой голос.
– Схема выходит простая, – негромко заговорил он. – Ты пугаешься – сила ускользает. Значит, нужно научиться сдерживать ее, когда тебе страшно.
Я отступила, упершись спиной в подоконник.
– Понятия не имею, что ты задумал, но мне это не нравится.
Он приближался.
– Тебе нужно придумать какой-то образ, который поможет сдерживать силу.
– Антон! – Сон как рукой сняло. – Стой, где стоишь, ладно?
Но он продолжал идти – медленно, маленькими шагами. Я помнила эту походку – однажды я уже видела ее в тире.
– Подойдешь ближе, я тебя холодом садану.
Антон замер. Брови вопросительно взметнулись, потом он беззлобно усмехнулся:
– Мне это давно не страшно. Представь себе что-нибудь, что сдержит холод. Стеклянный купол, забор, кладбищенскую ограду.
Я хмыкнула.
– А потом ты на меня накинешься, и мы проверим, насколько хорошо работает этот образ?
Оттолкнувшись от подоконника, я шагнула к нему – и встала так близко, что могла разглядеть седые волоски в отросшей щетине. Рука его взметнулась – Антон схватил меня за запястье так же легко, как давеча Ромашка.
Да сколько можно!
– Что у вас за привычка людей хватать? Я же сказала… – Я дернула запястье на себя, но ничего не произошло.
Антон сжимал основание кисти, молча смотря на меня сверху вниз. В его темных уставших глазах я прочла ответ, который все это время был на поверхности и который я отказывалась замечать. Тогда, в комнате Ваньки, куда он притащил меня. В тире, когда продолжал сжимать основание большого пальца, хотя я давно отпустила пистолет.
– Тебе это нравится… – ошарашенно прошептала я.
Антон разжал пальцы.
– Нет. – И без того бледное лицо побелело еще больше. – Вера…
Я опустила освободившуюся руку. Холод внутри меня молчал – как молчал оглушительно схлопнувшийся мир.
Он же все это время защищал меня! Пару дней назад растирал мне голые плечи и руки. Говорил, что не даст в обиду. Как может кто-то защищать тебя и одновременно хотеть причинить боль? Разве так бывает?
– Я бы никогда… – начал Антон.
Я запоздало осознала, что качаю головой – медленно, не отрывая взгляда от куска кирпичной стены напротив. Если смотреть на что-то другое, я не рассыплюсь на тысячу замерзших льдинок. На осколки себя самой.
«Отпусти».
Кажется, я произнесла это вслух. Или только подумала? Антон ведь больше не держал меня. По телу расползалось онемение. В абсолютной тишине я прошла к двери в ванную. Тщательно прикрыла ее за собой, скинула одеяло, расстегнула кофту, в которой спала. Оголила кожу над кромкой ночнушки и, не давая себе времени подумать, прижала обе ладони к груди. Лучше я прямо сейчас стану Зимней Девой, чтобы больше не чувствовать. Ледяное Озеро. Снега, окутывающие деревья. Они заморожены до самой сердцевины. До самой своей сути.
– Вера, я не буду заходить, – послышался снаружи глухой голос. – Скажи только, что ты не собираешься ничего с собой…
Я зажмурилась. Озеро покрывает толстый слой льда, и под ним лица, лица, лица…
– Я бы никогда тебе ничего не сделал. И не сделаю. Обещаю, я тебя больше пальцем не трону. Клянусь.
Да что же оно не работает! Я оторвала руки от груди и наобум приложила к деревянной доске – та мгновенно покрылась ледяной коркой.
То есть я могу заморозить что угодно, кроме собственного сердца?!
В груди взревело негодование. Я распахнула дверь, чуть не заехав Антону по лицу. Быстро, пока он не опомнился, накрыла ладонью черную ткань на его груди – сердце под моими пальцами стукнуло тревожно и жалобно. Антон не издал ни звука. Руки его были опущены, губы плотно сжаты. Он ждал.
Ледяные иглы изнутри покалывали мне кожу на подушечках пальцев.
Ему не нужно было учить меня контролировать силу. Вот она я – вот она сила, – по-прежнему внутри моего тела. Не течет по его венам. Не обволакивает бешено колотящееся сердце.
Мы так и стояли – молча, глядя друг другу в глаза. Потом Антон чуть заметно кивнул. Я сама толком не знала, что собираюсь сделать. Не себе, так ему заморозить сердце? Совсем остановить? Мне же все равно кого-то нужно убить… Испугавшись этой мысли, я отдернула ладонь.
– Никогда, – хрипло шепнула я, чувствуя, как озноб ползет по плечам. – Ты понял? Никогда.
Он снова кивнул – и, сцепив за спиной руки, покорно опустил глаза.
Антон
Мы выехали сразу, как рассвело. Ромашка остался еще на полдня. Сказал, нужно проверить бойлер и подкрутить розетки, а то коротит так, что дом вот-вот взлетит.
Я смотрел на пустынную дорогу и мерно давил на газ. Нас обгоняли редкие фуры – я тащился шестьдесят километров в час. Медленно, зато безопасно. Из динамиков лился уютный старушечий голос, рассказывающий о царевне Несмеяне. Помогало не слишком: Милана продолжала громко капризничать, меня клонило в сон. Два кофе из «Макдака» не помогли. Но хоть чай купили – Милане нужно было как можно больше пить.
Я глянул в зеркало заднего вида. Больше чая Милану заинтересовала картошка фри и кетчуп, в который можно макать пальцы – в итоге она сидела вся измазанная. На щеках потихоньку проступал диатез, свитер пестрел пятнами. Вера тихо уговаривала ее попить из трубочки – та только вертела головой и хныкала. Иногда Вера отстегивала ее и брала на руки, показывая в окно пробегающие мимо поля. Со мной она не разговаривала.
Бестолочь. Надо было объяснить ей. Успокоить. Хотя что тут объяснишь? Когда ко мне прижалась ее ледяная ладонь, мысль была одна: вот и все. Вот и все, Тоха. Так даже лучше. Дарина наконец успокоится. Милана будет в безопасности. А тебе точно не придется смотреть, как кто-то умирает на твоих глазах.
Хватит. Насмотрелся.
– Па!
– Папа занят, Милаша, – мягко сказала Вера. Странно было слышать от нее это «папа».
– Па!
Я убавил громкость.
– Едем к маме, доча. Соскучилась по маме?
Кстати, о маме. Я посмотрел на приборную панель – семь утра. Ну допустим… После трех гудков Фрося ответила:
– Антон, какого хрена?!
– И тебе привет. Будем через полтора часа. Ты на громкой
